Виорэль Ломов - Елена Прекрасная

Колдунья прокляла уже не раз тот день и час, когда она давным-давно заключила с демонами договор, по которому получила отменное, нечеловеческое здоровье и дар волшебный превращать и превращаться, перемещать и самой перемещаться в пространстве и во времени.

Согласно договору, по достижении двухсотлетнего возраста Кольгрима должна была отдаться бесам навечно. «Ну чем не Фауст?» – думала она когда-то. Со временем эту мысль вытеснила другая: «Вот же черт!» Кольгрима спешила подготовить себе замену, но всё срывалось и срывалось. Вот, наконец-то вроде как уже приготовила, но получалось, что ее не разделить с Еленой! В Елене была она сама, а в ней Елена, и разорвать их обеих не могло никакое колдовство, никакие молитвы! О каких молитвах могла идти речь, когда им не было места даже в лексиконе колдуньи!

Сегодня, когда Елена пустилась во все тяжкие, бесы навестили Кольгриму. «Срок истек!» – заявил старший из них, но у волшебницы хватило сил выдуть нечисть из своих покоев.

– Завтра! – с хохотом крикнула она им вслед.

Спала Кольгрима беспокойно. Помимо слабости, сковавшей все ее члены, она чувствовала головокружение и тошноту. Когда уже под утро (хотя на часах застыла полночь) она встала, чтобы выпить успокоительной микстуры, и подошла к зеркалу, то в зеркале увидела бледную осунувшуюся старуху, с заострившимися скулами и космами, торчавшими во все стороны. Она с оторопью пригладила свои волосы, и с удивлением обнаружила, что те в полном порядке лежат ровными прядками под чепчиком. На нее же из зеркала уставилось какое-то страшилище с невообразимой улыбкой, похожей на оскал оборотня. Да это была вовсе не она! Ужас обуял колдунью. Она протянула к зеркалу дрожащую руку и вместо прохладного мертвого стекла уперлась в живые пальцы, которые вдруг ледяной хваткой стиснули ей ладонь. Кольгрима вскрикнула. Та Кольгрима, что была напротив, кричать не стала, а криво улыбнулась и вышла из зеркала. Привидение прошло к кровати и легло на спину. У Кольгримы пол заходил под ногами, заколыхались стены и потолок жилища. Она подошла к своей постели. Двойница, уставившись в потолок, спала с открытыми глазами!

Кольгрима вышла из спальни и постучала к Елене. Та тут же вышла, точно и не спала. Колдунья привела ее в свою спальню и указала на спящую двойницу.

Елена подошла к кровати, тронула спящее привидение за руку. Двойница стала таять в воздухе и исчезла.

– Это тебе привиделось, тетушка, спи! – сказала Лена и тоже растаяла.

Кольгрима без чувств рухнула на кровать и забылась. Проснулась внезапно, точно кто толкнул ее. Внимание волшебницы привлек угол комнаты, который наполнился дрожащим голубоватым сиянием. Свечение стало кружиться все быстрее и быстрее, и из него вдруг соткался огромного роста человек в зеленом мундире с пронзительным тяжелым взглядом. «Император!» – словно кто шепнул Кольгриме на ухо. Она обмерла. Значит, правда, что царь неприкаянно ходит по петербургским подземельям по сию пору! Николай Первый подошел к зеркалу и, наклонившись к нему, смахнул с плеча невидимую соринку. Кашлянул, вынул из стола синюю папку Модильяни, достал из нее три листочка, глянул на них вскользь, хмыкнул и, заложив руку с рисунками за спину, вошел в стену. Кольгрима подошла к стене. В стене, словно в дверной створке, были зажаты ее девичьи портреты. Она потянула их, и бумага рассыпалась в прах!

– Со мной эти штуки не пройдут, – усмехнулась ведьма. – Еще не утро.

Кольгрима дунула на пыль, не успевшую осесть на пол, и та как железные опилки под магнитом стала сгущаться и стягиваться в линии и плоскости. Сначала нехотя, но, в конце концов, стремительно. На пол, мягко раскачиваясь, опустились три листа бумаги. Волшебница подняла их, изучила рисунки:

– Как настоящие. Сам Моди не отличит! Даже лучше! – не удержалась она от похвалы самой себе. – Ведь в них теперь воистину есть волшебство! Моё!

Кольгрима знала, что это был пик ее чародейного мастерства. Апофеоз чудесных превращений. Вырвать из рук бесов материал, созданный духом гениального художника – пропащий материал, обратившийся в прах! Такого не удавалась никому из людей. Жаль, синюю папку Модильяни оттуда не достать. Ну да папок и здесь полно. В том числе и синих. Да вот они. Перед Кольгримой выросла груда синих и голубых папок. Она выбрала подходящую и вложила в нее рисунки. Спохватившись, достала листы. На них не было подписи художника!

Часы показывали полночь.