Дженнифер Макмахон - Темный источник

Да, моя работа могла быть очень нервной, изматывающей, но бывали и хорошие дни. В такие дни – в дни решающих прорывов, когда трупиал оказывался не просто трупиалом или когда какая-нибудь девчушка, придя на сеанс, рассказывала, как воспользовалась методикой, которую мы изучали, чтобы справиться с панической атакой, – я понимала, что быть социальным работником не так уж плохо. Правда, частной практикой я занималась всего-то около года, однако, несмотря на это, мое рабочее расписание было довольно напряженным, да и клиентов, которые еще только ждали своей очереди, у меня хватало. Как ни печально, в городе не было недостатка в мальчиках и девочках, у которых имелись серьезные психологические проблемы. Именно с ними я предпочитала работать – мне нравились сложные случаи, нравилось добиваться успеха там, где потерпели неудачу другие. В колледже я специализировалась в психологии, потом проработала несколько лет в районном центре психического здоровья и в конце концов решила вернуться на учебу, чтобы получить диплом социального работника. Заниматься приходилось по вечерам, после полного рабочего дня, так что даже субботы с воскресеньями были у меня заняты – я сидела в библиотеке, читала свежие статьи по специальности, делала выписки. Наибольшее внимание я уделяла проблемам помощи неблагополучным детям.

Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, почему я выбрала для себя именно эту стезю. Мой собственный психотерапевт Барбара Клейтон любила повторять:

– Ты так и не смогла смириться с тем, что не сумела вылечить собственную сестру, когда та заболела. Тебе не удалось ей помочь, поэтому ты помогаешь всем этим несчастным детям.

Барбару я начала посещать, еще когда училась на последнем курсе колледжа и была уверена, что теперь она знает меня даже лучше, чем я сама, – не в последнюю очередь потому, что свои знания, тщательно отточенные умения и инсайты я редко применяла по отношению к себе. Мне казалось, будет куда продуктивнее, если, вместо того чтобы копаться в себе, я стану помогать другим.

Открыв глаза, я сделала еще один глоток из бокала и только тут заметила мигающий огонек на телефонном автоответчике. Девять входящих звонков! О господи!..

Я прекрасно знала, кто звонил. Для этого мне не нужно было даже включать воспроизведение. Лекси, кто же еще!.. Если она звонила столько раз подряд, значит, она снова перестала принимать лекарства, а когда Лекси переставала принимать лекарства, она сразу забывала, что мы с ней больше не разговариваем, что мы теперь – чужие люди, которым нечего сказать друг другу.

Пока я размышляла, как быть, телефон снова зазвонил. В десятый раз. По привычке, с которой было не так-то легко совладать, я потянулась было к трубке, но успела отдернуть руку. С одной стороны, Лекси всегда была и, наверное, до сих пор оставалась моим самым близким человеком. С другой стороны…

– Джекс! Джекс! – раздался из динамиков возбужденный голос Лекси. – Я проверила – я все измерила правильно! Я действовала по науке! Сначала гипотеза, потом – эксперимент. И эксперимент все подтвердил!

Бывало, она не звонила мне месяцами, потом наставал день, когда я просто не знала, куда деваться от звонков. Можно было подумать, Лекс вдруг вспомнила, что у нее есть сестра. Черт побери, у меня же есть Джекси! Родная сестра! Дай-ка я ей брякну и скажу что-нибудь загадочное, пусть башку сломает!

Не знаю, что творилось у нее в голове, но я почти совсем не хотела с ней общаться. Мы не разговаривали почти год – с тех пор, как умерла бабушка. Впервые в жизни она покинула Ласточкино Гнездо, чтобы съездить в Аризону, и нате вам – сердечный приступ! Как вскоре выяснилось, почти все свои сбережения и свой огромный дом – Ласточкино Гнездо, которое мы с сестрой любили и в котором мечтали когда-нибудь жить вдвоем, – бабушка завещала Лекси. Тетя Диана тоже получила некоторую сумму, хотя ее финансовые дела шли хорошо и в деньгах она не нуждалась. Мне же досталась бабушкина коллекция старых монет и несколько старых книг (первые и прижизненные издания), хотя я-то как раз нуждалась в деньгах больше всех: мне нужно было возвращать студенческий кредит за обучение. Кроме того, я ездила на двадцатилетней развалюхе и жила в крошечной квартирке на другом конце страны. Монеты и книги, как вскоре выяснилось, стоили гроши, так что даже продавать их не было смысла. В общем, я здорово разозлилась. Чувствовать злость было унизительно, но еще унизительнее было оказаться в положении человека, которого вычеркнули из завещания. Мне казалось, все вокруг надо мной смеются, все презирают, хотя это, конечно, было не так. Дело было в другом: Лекси всегда была общей любимицей, и хотя я знала это давно, ничего с собой поделать я все равно не могла. Обида глодала меня изнутри. Выносить это было нелегко, но едва ли не труднее было делать вид, будто я вовсе не обижаюсь. Вот почему я в конце концов перестала звонить Лекси, а если звонила она, я выдумывала какой-нибудь предлог, чтобы не навещать ее в Ласточкином Гнезде, потому что теперь это был ее дом. Все новости, касающиеся ее жизни в Бранденбурге, я получала через тетю Диану, и меня это вполне устраивало. Да и Барбара настойчиво советовала мне установить дистанцию, отделить себя от сестры. Такое дистанцирование, говорила она, поправляя очки, в сложившейся ситуации будет самой правильной стратегией, которая принесет пользу и мне, и Лекси.