Илья Уверский - Раздвоение. Учебник для начинающих пророков

Сталин: Это намек на мои встречи с…, как его звали? А знаешь, Вольф, я согласен с Морским волком. Моя жизнь доказывает, что он был прав. И современная наука доказывает, что он был прав. После Дарвина, современных открытий физики, только идиот может верить в Бога. Но если ты можешь предъявить мне доказательство обратного, то я слушаю.

Мессинг: Дарвин был прав. Выживает не сильнейший. В страшные времена выживают наиболее приспособленные. Вспомните историю Морского волка до конца. Кончилось тем, что главный герой со своей подругой сбежали с проклятого корабля и очутились на острове. Призрак был атакован еще большим злодеем, на корабле произошло восстание, и весь экипаж покинул корабль, подрезав мачты. А Морского волка стали доканывать приступы ужасной головной боли. Рак. В своей постели, с угасшим взором, на разрушенном корабле он причалил к острову, где спаслись два беглеца.

Сталин: К чему ты мне это рассказываешь?

Человек с Голгофы: Я рассказываю это к тому, что исполин, считавший себя непокоренным люцифером, был вынужден медленно умирать, покинутый всеми. Ниточка за ниточкой обрубалась его связь с внешним миром. Пока спасенные восстанавливали корабль, он утратил способность двигаться, видеть, и просто лежал во мраке, погружаясь в вечность черной дыры. Вы знаете, что в черной дыре время почти останавливается? Какая ирония, ведь его сознание стало яснее, чем когда-либо в жизни. В последние дни его сознание навсегда погрузилось в мавзолей собственного тела, не способное вырваться на свободу. Один раз, когда он еще мог сжимать в пальцах карандаш, Волк Ларсен написал:

«Когда не бывает боли, мне совсем хорошо. И я тогда мыслю совсем ясно. Я могу рассуждать О ЖИЗНИ И СМЕРТИ, как индусский мудрец».

Сталин: И что никто не помог ему?

Человек с Голгофы: Нет он просто погрузился в черную дыру.

Сталин: Ты действительно пророк. Как ты читаешь мои мысли? Мне все время кажется, что я, погруженный навечно в черную тьму своего мертвого тела, обречен провести так целую вечность, наедине с самим собой.

Мессинг: Но ведь Вы не верите в Бога. О какой вечности Вы говорите?

Сталин: Ты прав. Ты прав. Наверное, это просто мое малодушие. Кстати, говоря о ЖИЗНИ и СМЕРТИ. Хочешь посмеяться?

Мессинг. С удовольствием. Хотя я слышал, чтобы посмеяться действительно от души, надо иметь возможность прожить хотя бы 3000 лет.

Сталин: Да. Дело в том, что на днях я разговаривал с товарищем Пастернаком. Слышали о таком? Смерти нет… И все такое. Так вот он пытался заступиться за одного поэта, Мандельштама, который написал паскудное стихотворение про Горца.

Мессинг: Да, слышал. Они не умирают, пока не срубить им голову.

Сталин. Что? У тебя черный юмор, Вольф. Зачем же ему срубать голову? Я позвонил ему и спросил, не знаком ли он, совсем случайно, с товарищем Мандельштамом. Видите ли, он зачем-то вступил в конфликт с нашими писателями из Массолита и попал в опалу. Но дело не в этом. Если бы ты знал, как глубоко они мне безразличны. Дело совсем не в них. Ты будешь смеяться, но товарищ Пастернак мог запросто спасти своего товарища. Это был мой эксперимент. Величайший эксперимент, изобретенный лично мною. Я бы реально вытащил бы его, просто из принципа.

Мессинг: Как Петр? Вы думаете, он мог бы дать показания и спасти своего учителя? Но разве это имело смысл? Он бы просто обрек себя на гибель, ничего бы не изменилось.

Сталин: Какой еще Петр? По твоему, если ты знаешь, что это бессмысленно и твоего друга не спасти, значит можно от него отречься? Так? Ты еще его последователей вспомни. Церковь должна дружить с государством, а не пытаться кого-то спасать. Вот Вы все говорите, Пилат. Хорошо. Пусть я Пилат, пусть я верховный прокуратор. Но вот я звоню и спрашиваю, есть желание спасти твоего друга? Ведь он же мастер? Ведь он мастер? И что? У тебя две секунды, чтобы решить свою и чужую судьбу. Ты понимаешь? Две-три секунды. И уже ничего не изменить. Ты будешь жить с этим до конца своей жизни.

Мессинг: Что он ответил?

Сталин: Вместо того чтобы ответить, он предложил мне встретиться, чтобы поговорить О ЖИЗНИ И СМЕРТИ. Я бросил трубку и хохотал с Берией почти полчаса. О ЖИЗНИ и СМЕРТИ… Каков, а? Нет ничего хуже трусости.

Мессинг: Вы правы, товарищ Сталин. Это действительно очень смешно. Это даже более смешно, чем Вы думаете.

Сталин: Ты действительно считаешь, что он смог бы мне что-то сообщить?

Мессинг: Видите ли, именно это он и хотел Вам сообщить. Я открою Вам страшную тайну. Товарищ Пастернак был знаком с одним писателем. Его фамилия Булгаков. Он был великим пророком и написал один роман, в котором изложил судьбу России, а заодно и Вашу судьбу тоже. Вы же интересуетесь будущим. Там же детально описана Ваша смерть, от легкого укольчика прямо в сердце.