Виктор Мельников - Жизнь не любит нас

За несколько дней до трагических событий в роте не происходило ничего такого, что могло предвещать беду: кто-то заступал в караул, кто-то шёл работать на камбуз, кому-то приходилось быть дневальным, кого-то «дедушки» ночью поднимали, заставляли отжиматься, пробивали «оленя» или «фанеру»; в штатном порядке проходили утренние и вечерние поверки. Но однажды именно на вечерней поверке после 21:00 Ивашкевич потерял сознание и упал в строю. Поверка проходила в помещении, на улице был ураганный ветер и мороз, в кубрике тоже было не жарко, батареи еле-еле грели, ветер выдувал всякое тепло из помещения через многочисленные щели в окнах. Поверку проводил Джабраилов. Когда Ивашкевич громко повалился на пол, не все сразу поняли, что произошло. Но кто был рядом, стали приводить его в чувства. Джабраилов лично перенёс его на койку, несколько раз ударил не очень сильно по щекам, но Рома не реагировал. Кто-то сказал, что боец косит, завтра ему заступать в караул. В часть был отправлен гонец (дозвониться не смогли) за фельдшером из санчасти.

Он пришёл не раньше, чем через час. Всё это время Ивашкевич лежал на койке без чувств.

Я ещё тогда засомневался, что невозможно так качественно симулировать: веки у него не дрожали, а когда Джабраилов ударил его по щекам, то было видно, что Рома не чувствует боли, он, как бесчувственная кукла, лежал на койке и не реагировал ни на какие внешние воздействия.

Фельдшер, старший лейтенант, отогнал от койки всех любопытствующих. Перед этим спросил, бил ли кто солдата? Тишина. Даже если били, никто бы не признался. Последние несколько дней, я знал, Ивашкевича никто не трогал. Он выполнял худо-бедно те или иные поручения, но бить его никто не бил. Потому что он ждал большую посылку из дома, а это значит, старослужащие должны были поделить между собой сигареты, сладости и мыльно-бритвенные принадлежности. Может быть, Роме достались бы какие-нибудь «крохи». Молодых солдат, ждавших от родителей посылки, «дедушки» даже временно защищали от нападок годков, понимая, что молодого бойца нужно расположить к себе, чтобы потом воспользоваться содержимым посылки из дома. Времена были тяжёлые, офицеры, вскрывавшие посылки для проверки на содержание в них запрещённых предметов, тоже ничем не брезговали, забирали домашнее варенье, консервы и прочие продукты. Голод – не тётка. А в армии в те времена голодали. Можно вспомнить дистрофиков с острова Русский, в 1992 году впервые общественный канал рассказал о нескольких смертях на острове от голода.

Вынув из сумки нашатырный спирт, фельдшер смочил вату, поднёс к носу Ивашкевича – никакой реакции! В действиях фельдшера усматривалась какая-то нелогичность. Я думал, он вначале пощупает пульс, приоткроет веки, а после поднесёт нашатырный спирт. Старший лейтенант всё делал наоборот, а после приступил, как мне показалось, совсем к не медицинским действиям – он вкалывал Роме иголки в пятки, но никакой ответной реакции не происходило. Казалось, Рома умер. Но он дышал, было видно, как медленно вздымается его грудь. Я подумал, что фельдшер пьян. И не просто слегка выпивший, а пьян в стельку. А Рома – косарь-герой.

Джабраилов отогнал лейтенанта прочь. Сказал, что сам лично отвезёт Ивашкевича в госпиталь. Подозвал Буша, нашего водилу, меня и ещё одного бойца, сказал:

– Вы сопровождаете, едете в кузове вместе с Ивашкевичем. Не забудьте про носилки! Они у нас есть?

Кто-то ответил:

– В баталерке.

– Остальным – отбой! Спать!

Месяц назад я выписался из госпиталя. У меня была флегмона голени – «дедушка», узбек, мать его, отбил ногу. На операционный стол я попал к хирургу-самодуру. Перед операцией он спросил:

– Сам себе нанёс увечья?

Я ответил, нет.

– А кто тогда?

Сказать означало – сдать. Я молчал.

– Значит сам… – сделал он вывод и ударил меня по щеке. И это было очень больно. Я не ожидал от врача ничего подобного. Но это произошло, и я не мог представить, что будет дальше, ведь такой врач мог бы отказать в операции, а моя голень на тот момент была толще в два раза ляжки, очень болела!

Пришла на помощь медсестра, когда врач отвлёкся от меня, она сказала:

– Скажи, что сам наколол ногу вязальной спицей. Тогда он начнёт операцию. Иначе – никак. Тебе ничего не будет за эти слова, не беспокойся.

Я так и поступил. Врач проворчал, мол, это поколение – никто из них не хочет служить, каждый пытается уклониться от службы, некому Родину защищать, патриоты херовы!..

Медсестра вколола заморозку, и я не чувствовал никакой боли, лишь один раз взглянул, как сбегает гной в подставленное ведро…