Кристофер Голден - О святых и тенях

Алекс разорвала сталь голыми руками, а Питер повернулся к дворецкому:

— Дживс, дай мне ее пальто.

— Хозяин будет недоволен вашим…

Рольф подошел к дворецкому, снял с него куртку и протянул Трейси.

— Уходи, — сказал Питер.

На этом все споры закончились.

Через несколько мгновений Трейси уже исчезла, и все моментально о ней забыли.

— Когда Ганнибал, мой хозяин, проснется, уверяю вас, он будет в гневе, — шмыгнув носом, сказал дворецкий.

— Что ж, — проворчал Питер, входя в гостиную и усаживаясь на удобный зеленый диван, — нам ничего не остается, как подождать этого, не так ли?

Никогда раньше Трейси Сакко не бегала. Даже перебирая детские воспоминания, она не могла припомнить ничего подобного. Впрочем, никогда раньше она не была так напугана, как сейчас. Только одно желание овладело ею — как можно быстрее убежать отсюда.

Ей удалось убедить даже себя саму, что она храбрая, крепкая девушка, но, столкнувшись лицом к лицу с демонами древности, с чудовищами из голливудских фильмов, она поддалась естественным человеческим инстинктам. Каждая молекула ее тела стремилась прочь отсюда.

Существа; отпустившие ее на свободу, были чудовищами, такими же, что напугали ее прошлой ночью, что убили и Линду, и других добровольцев. Солнце не было для них опасно — вот и вся разница Тот невысокий азиат и стройная чернокожая женщина почти приказали им с Линдой не ходить на вечеринку прошлой ночью, но это ничего не значит. Так, случайная прихоть и слепая удача позволили ей вырваться на свободу.

Возможно, все дело в междоусобных войнах между этими существами. Нет никакой гарантии, что ей еще раз так повезет.

Чуть не падая, Трейси бежала вниз по ступенькам, куртка дворецкого не слишком защищала ее от холода. Ничего не видя от ужаса, она мчалась по Калле-Бернардо, мимо Ка-Редзонико. День выдался холодным, ясным и солнечным, но от дневного света ее страх только усиливался, казалось, еще немного и страх можно потрогать руками. Она боялась, что ее будут преследовать. Навряд ли Ганнибал будет этим заниматься сам, но оказывается, некоторые из этих существ могут переносить солнечный свет.

Она остановилась возле канала. Водная гладь серебрилась на солнце. Здесь она чуть насмерть не замерзла прошлой ночью. Сначала она не заметила гондольера Джузеппе, но, посмотрев чуть дальше направо, облегченно вздохнула Его гондола стояла у причала, он помогал сойти на берег молодой паре с грудными детьми. В ту же минуту ее страх, казавшийся непреодолимым, куда-то улетучился, осталось лишь слабое воспоминание. Она должна побыстрее убраться отсюда.

Трейси подошла к причалу, не в силах сдерживать слезы. Джузеппе Чиавони сразу узнал ее.

— Синьора, — сказал он, перекрестившись, — благодарение Господу, вы живы.

Трейси замерла на месте. Он предупреждал ее, но тогда она не смогла оценить искренности его слов. Он знал. Возможно, совсем немного, но достаточно, чтобы испытывать страх и бояться за нее. Он знал, что сам, скорее всего, не пострадает, а вот для множества туристов посещение венецианского карнавала может быть смертельно опасным.

Все это промелькнуло в сознании Трейси, как только она увидела Джузеппе, ей захотелось поговорить с ним, узнать, что ему известно. Но она не могла. Трейси сумела лишь подбежать к нему, доброму старому итальянцу. Он был ошеломлен ее слезами, ее одеждой, не слишком подходящей для зимы. Она обняла Джузеппе, прижалась к его груди, и он удивился еще сильнее.

Молодые люди, державшие на руках близнецов, с улыбкой посмотрели на Трейси. Джузеппе на миг прижал ее к себе, а потом слегка отодвинулся, чтобы заглянуть в лицо.

— Девочка, — заговорил он, коверкая английские слова, — садись в гондолу, и мы постараемся оставить все неприятности за спиной. И твои слезы, и все то, чего ты так боишься. Пойдем.

Трейси села в гондолу и съежилась на скамеечке, ветер показался ей особенно холодным. Джузеппе молча снял свою куртку и накинул ей на плечи, как одеяло.

— Спасибо, — пробормотала она.

Это было первое слово, которое ей удалось произнести после того, как мужество ее покинуло.

Конечно, мужество к ней вернется, но она не сразу сможет справиться с охватившим ее нормальным человеческим страхом.

Они молча плыли по Большому каналу. Время от времени он обращал на нее взгляд печальных глаз, а когда гондола приближалась к противоположному берегу, когда стала видна церковь Святого Самуила, он опустил голову и, глядя себе под ноги, спросил ее: