Анатолий Агарков - Живая вода

Скажите, шизофрения? – да пусть! лишь бы не коммунизм.

А с Вами такое случалось?

М-да…

А вот еще рассказ-пересказ деда моего Егора Ивановича Апалькова.

Он работал конюхом в колхозе. Когда война началась, забрали его в трудовую армию, вместе с конем и телегой отправили в Магнитку. Они там уголь к печам возили, шлак на отвалы, руду и болванки отлитые. Жили в казармах при заводе, но красноармейской формы не давали – в робах ходили без погон и званий.

Воронок у него – рысак-полукровка орловской породы, статями просто загляденье. Если в двуколку запрячь, рысью идет любо-дорого посмотреть. Под седлом да нагайкой ожечь такой галоп выдавал, что дед с ним все призы брал на районных сабантуях. Чудо конь!

Егор Иванович год добросовестно отработал прежде, чем отпуск получил на три дня домой. Спозаранок заседлал Воронка и напрямки погнал, держа курс по солнцу – такой уговор с начальником был. Прямиком-то короче, а дорогами 200 верст. Как раз за день добрался, пустив жеребца в рысь.

Гостинцы-подарки привез разлюбезной своей Дарье Логовне и девкам – у него три дочери. Две ночи и полный день гостил. Дел переделал по хозяйству, сколько успел. Сети поставил, побутил – принес полтора ведра карасей. Все приварок к столу.

А уж налюбились они с Дарьей Логовной на год вперед, а может, до конца войны – как карта ляжет.

Спозаранок третьего дня отправился в обратный путь. Правил все также напрямки, хотя небо и горизонт застилал мелкий нудный дождь. День прошел, темнеть начало – не видно Магнитки. В ясную-то пору далеко чернит небо дым его труб, а теперь не видать.

Ошибочка вышла, и как бы деду за нее фронтом не поплатиться, а может, расстрелом – в те времена строгость была.

Опустил он поводья – пусть будет, что будет, и вывез Воронок его на заимку.

Света нет в окнах, но видно, что не заброшена. Постучал кнутовищем по крыше ворот – окно затеплилось. Выходит молодка лет тридцати.

– Чего тебе?

– Путь на Магнитку укажи.

– А откуда путь держишь?

– Мимо Пласта ехал.

– И-и-и! Проскочил ты Магнитку. Ну, давай заходи – отдохнешь, обогреешься, утром поедешь.

– Успею к началу рабочего дня?

– Да тут час езды. Коня в стайку поставь.

Расседлал Воронка, сена задал. Вошел в избу.

– Что же скотины нет у тебя? – птица одна.

– Скотину забрали на нужды армии – все для фронта, все для победы.… А птица сама плодится и кормится.

Хозяйка на стол собирает, а сама взглядом так и ластится.

– Муж-то на фронте?

– Убили под Псковом, еще в первые месяцы войны.

– Одна живешь?

– Детей не завели. Ты, мужик, ешь, выпей бражки с устатку да не поскупись на ласку для молодой вдовы.

Ну, как тут откажешь? Только не потянул Егор Иванович на запросы вдовы – усталость, дорога да Дарья Логовна взяли все силы без остатка. Только и хватило на один раз.

Напрасно хозяйка «петушок» теребит, вздыхает и вопрошает:

– Ну, что же ты? Аль не глянусь?

– Давай наутро оставим ласки. Ты только разбуди меня пораньше.

И уснул. Но сквозь дрему чувствует – встала хозяйка, кожушок с сапогами одела и на двор. Может, до ветру? Но нет ее и нет. Встревожился дед – сон пропал: вдруг жеребца украдет. Пиджак накинул, ноги в сапоги и вышел на двор из избы. Хозяйки нет на дворе. Но слышит дед в стайке топот конский и ржание тихое, будто ласкающе-благодарное. Он туда. Дверь приоткрыл, пригляделся и различил – играется Воронок с какой-то кобылкой каурой.

Откуда взялась? Должно быть, врала про скотину хозяйка – спрятала где-то кобылку, а сейчас покрыть ее хочет: благо жеребец подвернулся.

Но где же сама-то? Вон кожушок на яслях висит. Пригляделся – мать честная! – у кобылки на задних ногах сапоги!

Не сорвался дед в страхе, сломя голову, с этой заимки, а вернулся в избу сон досыпать.

Спозаранок разбудила его хозяйка – у нее уже хлеб в печи дошел. Дала в дорогу каравай. А глаза счастьем сияют, истома в каждом ее движении! Не вспомнили ни она и ни он, о том, что на утро вчера загадывали.

Указала молодайка дорогу к Магнитке, и Воронок весело затрусил.

Хотите, верьте, хотите, нет, но случай такой рассказал мне дед. Как объяснить его? Кто-то скажет – чертовщина какая-то. Кто-нибудь ухмыльнется – поблазнилось, мол. А я так кумекаю – бабе очень любви хотелось, и раз от мужика не получилось, обернулась она кобылкой и стала под жеребца. Вот что голод любви с бабами делает!

И еще одна история от моей бабушки Апальковой Дарьи Логовны.

Шла Великая Отечественная война. Страна напрягала все свои силы. Гибли на фронтах мужики. Голодно было в тылу. Уже во вторую зиму живности почти не осталось в селе. Съели собак, съели кошек. Постреляли голубей и галок на церкви, где хранилось семенное зерно. Крыс не стало – разве такое было когда?