Джиа Буджардини - Чёрно-белый мир. Два ордена

Эльф смотрел как конюхи ведут лошадей в загоны и улыбался. Он остановился на холме, с которого было хорошо видно и саму школу, если обернуться, и пастбище. Крон глубоко вздохнул и медленно выдохнул, стараясь вобрать в себя этот вечер. Эльф стоял один, уже еле видных в надвигающейся темноте, засунув руки в карманы, среди набирающей цвета травы и тяжёлых деревьев.

Хан, пока был один, занял кровать, закинув на неё свои вещи. Он достал из чемодана фотографию с отцом и матерью. Оборотень поставил фото на тумбу и сел на постель. Затем он взял рамку и, сдвинув в ней фото в бок, заломил край, где был отец и подогнул внутрь, отсекая его. Теперь на него смотрел только он, маленький в смешном детском костюмчике и улыбающаяся молодая девушка. Хан кротко улыбнулся, глядя на неё и прошёл в ванную комнату, разложив на столешнице своё полотенце и зубную щётку. Где-то в дали зашумела машина. Звук был тихим, но привычным и воспоминание из детства пришло в сознание само, не спрашивая разрешения.

Хан услышал шум внизу: громкий голос что-то повторял, словно заезженная пластинка на патефоне. Он только вернулся с собрания в закрытом клубе, куда оборотня пристроил отец и ему хотелось побыть одному. Уже в раздражённом состоянии, Хан открыл дверь своей комнаты и замер, слушая голос.

– Я не хочу тебя видеть в своём доме! – отец Хана стоял у лестницы, спиной к сыну и с кем-то говорил. – Ты вольна делать, что пожелаешь, Медина!

При этом имени в душе оборотня всё сжалось.

– Я хочу увидеть его, в последний раз! Я завтра уеду и не смогу вернуться! Говорят, что будет война! Я не смогу остаться в стороне, как ты! – женский голос тихо, но настойчиво разнёсся по первому этажу отчего дома.

– Мама! – Хан сказал это беззвучно, одними губами.

Первым порывом было броситься вниз и обнять её, прижаться своим телом, уже взрослого существа, к ней. Сколько бы лет не было, а мама нужна всегда!

– Ты сама его бросила! – ответил ей отец. – И не повторяй свою песню о том, что это я невыносим! Если бы любила сына – терпела бы!

Хан закрыл дверь в свою комнату и прислонился к ней спиной. Он уже и не помнил её лица и только голос был смутно знаком. Жизнь у него была не сладкой – отец поставил жёсткие рамки и требовал полного повиновения.

Хан посмотрел в зеркало и улыбнулся – он добился чего хотел! Теперь, здесь в школе, он свободен от отца и его взглядов на жизнь.

Тогда оборотень так и не увидел мать, а через несколько месяцев она погибла на войне Вседозволенности.

Возможно Ворон был некой ниточкой, что хоть как-то соединяла Хана и мать. Оборотень думал о том, что в разные промежутки времени они знали одно и тоже существо.

Крон вернулся со своей прогулки поздно. Когда эльф тихо открыл дверь в свою комнату, Хан уже лежал на своей кровати под одеялом, с закрытыми глазами. Крон, снял туфли у двери и тихо, чтобы не разбудить соседа, подкрался к своей постели. Эльф плохо видел в темноте и наощупь провёл рукой по своим вещам, разложенным на кровати, в поисках полотенца. С улицы повеяло прохладой и эльф на мгновение замер, шумно вдохнув воздух. Капля пота стекла по его виску и Крон даже не дёрнулся что бы стереть её, вместо этого он расстегнул рубашку и снял её, оставшись в одних брюках. Наконец, под ворохом вещей, он выудил полотенце и ночные штаны из лёгкого льна. Почувствовав на себе взгляд, эльф обернулся. Может ему только показалось, но оборотень слегка дёрнулся и прикрыл глаза. Крон улыбнулся: он привык к такому вниманию, ведь эльфы всегда вызывали к себе больше интереса и внимания от существ и людей.

Мужчина аккуратно, стоя в пол оборота к оборотню, расстегнул ремень на брюках и спустил их с бёдер. Он не смотрел на оборотня, но в комнате стояла такая тишина и «висело» напряжение, что эльф немного сам смутился. Он быстро подхватил свои вещи и скрылся в ванной комнате, защёлкнув замок за собой. Крон стал напротив зеркала и в темноте увидел своё отражение, чуть видное, но узнаваемое.

– Что ты творишь?! – спросил он у существа по ту сторону отражающей поверхности и нахмурился.

Руфус лежал на постели и смотрел в потолок. Белая краска была свежей, ровно покрывающей поверхность, как молоко. Его комната была самой маленькой и не потому, что ему такую выделили, нет – он выбрал сам. Работая в шахтах, в тёмных узких выемках угля, Руфус привык к этому. Даже вернувшись домой, он долгое время мучился бессонницей в тёплой уютной кровати, рядом с любимой женой.

Гоблин подложил одну руку под голову, а вторую положил себе на грудь, на сердце, концентрируясь на его стуке. Руфус уже скучал по дочери и жене, оставшимися в их доме, но это была вынужденная мера. Заработная плата учителя могла обеспечить им не самую лучшую, но вполне хорошую жизнь.