Дмитрий Боррони: Проклятие украшений Лозань 2: Алиса

Испуганный отец сбросил:

– Как?

– Я забеременела так же, как и все нормальные люди. Просто я не ожидала что это возможно.

Отец был в панике. Он не мог поверить сказанному своей дочерью. Она беременна!? Но как? Как это вообще могло произойти? Как он, оберегавший свою дочь от всякого зла, упустил самое важное? Он пропустил тот момент, когда она стала женщиной. Ах! Почему он не отвел ее к гинекологу? Почему он не объяснил ей то, что должен был объяснить? Он тогда задал ей только один-единственный вопрос:

– Кто отец?

Его дочь ответила:

– Я не знаю.

Услышав подобный ответ, Наир Гургенович Назеридзе, залепил своей дочери Алисе горячею пощечину.

– Шлюха! Сколько же у тебя было случайных связей на стороне? – он снова залепил ей горячею пощечину. – сколько?

Алиса посмотрела в глаза своего отца. Они пылали яростью и гневом, в них она видела только призрение. Она тихо, будто шепотом сказала:

– Много. – она тяжело вздохнула. И добавила. – я уже сбилась со счета.

Эти слова были последние. Назеридзе в конце концов обезумел. Он залепил своей дочери пощечину, и обозвав ее шлюхой, сказал:

– Иди на Тверскую, пусть там тебя утешат. А в этот дом больше не приходи шлюха, шлюха и есть. Что мать, что дочь, одна в поле ягода.

Он выгнал ее из дому и больше о ней не вспоминал. Не вспоминал до сегодняшнего утра. Утра, когда на улице был обнаружен труп главы администрации одного из округов города Москвы. Сейчас он думал о том, правильно он поступил, выгнав ее свою дочь из дома. Из дома на улицу, туда, где полно опасности, туда, где все относительно шатко. Может и его дочь, сейчас лежит где-нибудь так же бездыханна. Никому не нужная и всеми покинутая. Одинокая и несчастная.

Тут его окликнула Света:

– Что с тобой?

Тот, как бы очнулся, он вышел из глубокого раздумье и сбросил:

– Что ты сказала?

– С тобой все в порядке?

– Разумеется.

– А мне показалось, что ты о чем-то задумался?

– Да, так. Вспомнил Алису.

Света уточнила:

– Ту, что меняла реальность?

– Нет, свою дочь. Где она сейчас?

– Наверное на своей работе. Она, кажется, консультирует по праву?

– Это так.

– Тогда завтра позвони ей на работу.

– Не могу.

– Почему?

– Я ее выгнал, и теперь она возможно не захочет со мной общаться.

Но света успокоила его. Она сказала:

– Не беспокойся за это. Когда Вы встретитесь, Вы помиритесь.

– Ты уверенна?

Света заверила его.

– Абсолютно.

В это самое время карп был готов к употреблению. Света взяла тарелки, и положив на них по куску рыбы, подала ее к столу. Затем она достала столовые приборы, и разложив их на столе, взяла хлеб и отрезав от него два куска, а затем разделив их с одного угла на другой, положила его у тарелок, и сев за стол, они начали ужинать.

Наир заметил, что рыба горячая.

– Но вкусная.

Назеридзе согласился и добавил.

– Пальчики оближешь.

А что сейчас происходит с Алисой? С Алисой, дочерью убитой Жени и Наира Гургеновича Назеридзе? Сейчас она отдыхает у себя в квартире. У нее законный отпуск. Дело в том, что она недавно родила, и передав все дела своему заму, ушла в декретный отпуск.

Что касается родов, то они проходили трудно, даже болезненно. Во-первых, она не могла последние недели родить, ей мешал ее плод еще не новорождённого ребенка. Поэтому она провела последние две недели в постели. Когда же пришло время рожать, выяснилось, что матка полностью не раскрылась до положенного размера, а плод был расположен неверно. пришлось делать кесарево сечение. Когда же плод наконец появился на свет, оказалось, что эта была девочка с голубыми глазами. Ее дали подержать матери, и та, посмотрев в ее глазки сказала, что она ей кого-то напоминает, но кого? Она этого так и не смогла вспомнить.

Медсестра взяла ребенка из рук матери и сбросила:

– Имя девочки Вы уже дали?

Алиса попросила вернуть ребенка ей, чтобы еще раз взглянуть на нее. И когда медсестра отдала ей ребенка, Алиса посмотрела в ее голубые глаза, и хотела назвать имя Жасмина, но с ее уст неожиданно сорвалось будто не по ее воле, а по воле кого-то кого она видела, и не могла понять, кто этот человек. Она смотрела на прекрасную улыбку голубоглазой девочки и ей становилось не по себе. Что-то в ее лице было зловеще привлекательное, что-то притягивающее и отталкивающее, что-то, что ей было чуждо, и то, что она знала, и ощущала в своем теле на протяжении всех девяти месяцев беременности. Это было зло. Зло в истинном виде. И только сейчас она видела в детской, прекрасной улыбке новорожденного ребенка, то зло, которое она всегда ощущала в себе с того самого момента как забеременела. С ее уст сорвалось имя. Имя, которое она не хотела, чтобы ее ребенок носил.