Юлия Скоркина - На той стороне

Баба Нюра сказала, что дома внука не было около двух недель. И она уже потеряла всякую надежду на его возвращение.

Спустя неделю заметил Елисей, что рука, на которой шнурок висел, иногда словно огненной становится. И ещё когда от людей подальше в леса да поля шёл, глянет на травку какую, а в голове будто мысли сами в слова складываются. И вот он уже знает, для чего какая травка да былинка надобна, какие хвори лечит. Про эти свои мысли он только бабе Нюре рассказал.

– Помяни мои слова, Селюшка, – задумчиво произнесла старушка, – девица та, что из лесу, не видением вовсе была. А сама Дарушка тебя спасла, да вместо красоты человеческой наградила тебя умением тайным. Да смотри, Селя – Дарушка добра, но справедлива, её дар только во благо используй. А то, не ровен час, спросит с тебя, и не дай Бог тебе ответить ей нечем будет.

С того времени прошло четыре года. Парень с болью в груди вспоминал первые дни своего возвращения в деревню. Охающие бабы плакали, видя изуродованное лицо. Мужики старательно делали вид, что внешность не главное. Главное то, что живой вернулся. И только в жалеющем взгляде молодых девок, которые раньше сами бегали за Елисеем, он видел своё настоящее состояние.

Впрочем, со временем жалость из людских взглядов ушла, сменившись привыканием к его новому облику.

Щедрость души с лихвой заменяла физическое уродство. На людях Елисей старался быть прежним, всё тем же рукастым и весёлым парнем. И только оставшись один на один с собой, впадал в отчаяние и допускал в голову мысли о самоубийстве. На этом свете его держала лишь бабуля. Парень прекрасно понимал, что его будущее – это одиночество. Ни одна девушка не захочет связать свою жизнь с уродом. А жить с человеком, зная, что он с тобой лишь из-за жалости либо от безысходности, было бы для Елисея унизительным.

Вот и сейчас, стоя на краю топи, парень размышлял о своей жизни.

Из раздумий его вывел странный звук. Будто рядом кто-то тихонько подвывал, так тоненько и жалобно, что у Елисея сердце сжалось. Двинулся он в сторону звука. Глядь – в нескольких метрах от топи на поваленном дереве сидит соседка. Заметив парня, женщина торопливо слёзы подолом утёрла и поднялась.

– Здравствуй, Елисей, – поздоровались она.

– Здравствуй, тётка Наталья, – ответил он. – Не сочти, что не в своё дело лезу, но уж больно жалобно ты плакала. Стряслось что?

И вновь заплакала Наталья, руками лицо закрыла, на колени повалилась и подвывать стала.

– Ох, стряслось, милый, – сквозь слёзы начала она, – Петька мой совсем плохой. Давеча топором себе ногу повредил. В больничку ездили, зашил доктор да сказал, что всё хорошо будет. А оно вон как: гниёт нога, почернела вся. Снова в больницу поехали, поохал врач да сказал, что, видать, занесли заразу какую. Резать ногу надобноооо, – завыла женщина. – Как в хозяйстве-то без ноги? У нас ведь детей пятеро. Пётр в уныние впал, не разговаривает со мной; вот я и бегаю сюда, чтоб страх свой выплакать – при нём-то, дома, не позволяю себе.

– Не реви, тётка Наталья, – опустившись на колени рядом с женщиной, сказал Елисей. – Ты домой иди, а к вечеру я приду и покумекаем, что сделать можно.

– Да что ты, милок, – грустно улыбнулась Наталья, – доктор не помог, разве ж ты чем поможешь?

– А ты не думай о том, что я могу, а что нет. Да попрошу тебя, тётка Наталья: не сказывай никому о нашем разговоре.

Сидит баба во мху влажном на коленях, смотрит на Елисея и молчит. Ведь сызмальства его знала. Никогда косо на людей не смотрел, и поселилась в её сердце надежда. Сама не знала почему, но поверила она парню и на душе так тихо, спокойно от его взгляда сделалось. Утёрла слёзы руками, поднялась да пошла домой к мужу, к детям.

Наталья из виду скрылась, а Елисей сидит на земле и сам не поймёт, что это было. Зачем подошёл, с чего решил, что помочь сможет? Дал надежду, а в силах ли будет её оправдать? И вдруг почувствовал он, что шнурок на запястье сжимается. Будто взял его кто за руку и повёл. По лесу бродит, под ноги себе смотрит, а чего ищет, сам не понимает. И решил Елисей не противиться этому состоянию. Пока по лесу бродил, полные карманы себе травы всякой напихал. А душа всё одно тянет куда-то. Шёл-шёл да и вышел к ручью лесному. Понимает, что воды родниковой зачерпнуть надо, а нечем. Достал ножик, срезал с берёзы кусок бересты да соорудил туесок небольшой на скорую руку. Набрал воды и домой пошёл.

В избу не стал заходить, завернул сразу к бане. С вечера хоть почти и остыла банька, а всё одно камни в каменке тёплые.