Ирина Мясникова - Запретные практики

Лиза не приехала: ни в ближайшие школьные каникулы, ни на праздники, ни просто на выходные дни, как это делали некоторые жены его сослуживцев, если не могли оторваться от дел на Родине. Но эти-то женщины работали, и Воронин понимал, что им совсем не просто бросить годами выстраиваемую карьеру. Понятно, что и так-то тяжело изменить налаженную жизнь, оставить подруг и родственников, но карьера – это особая статья. Поэтому многие жены сотрудников завода перебирались к своим мужьям постепенно. Однако в конце концов все-таки перебирались.

Лиза же уже давно не работала, она занималась воспитанием ребенка и очень этим гордилась. Воронина это поначалу умиляло, потом стало раздражать, и он никак не мог понять, чем Лиза будет заниматься целыми днями, когда ребенок вырастет и поедет учиться в Москву. Хотя теперь в свете последних событий он уже предполагал, что Лиза вполне может отправиться в Москву вместе с дочерью.

Воронин с большим нетерпением ждал осенних школьных каникул, однако Лиза сообщила ему, что приехать они никак не смогут, так как ребенку категорически нельзя прервать занятия в секциях большого тенниса и верховой езды.

«Господи! Кого она из нашей дочки готовит? Жену олигарха что ли? – Запоздало спохватился Воронин. – И неужели эти занятия настолько важны? Неужели никто не соскучился по мужу и папе»?

На выходные Лиза приезжать тоже отказалась, ссылаясь на то, что перелеты на короткий срок недостаточный для акклиматизации могут негативно отразиться на ее здоровье. И хотя жена с возрастом несколько расплылась и перестала следить за собой, не любила и не умела готовить, дабы прокладывать путь к его сердцу через желудок, а также постоянно казалась всем недовольна, он по-прежнему любил её и никогда ей не изменял. Он видел в ней все ту же тоненькую и скромную Лизу, которую привез в Уфу из Москвы, где та училась на фармацевта. Родом Лиза была из маленького областного центра в Белоруссии и воспринимала промышленную Уфу местом своей ссылки. Она не раз говорила супругу, что как жена декабриста поехала с мужем на край света, и за этот подвиг он должен быть ей обязан по гроб жизни. Он с этим не спорил, так и считал себя ей обязанным. Ну кто б ещё будучи в своём уме поехал жить в Уфу? Нет! Только по большой любви такое можно сотворить, никак не иначе.

Мама Воронина не оценила геройского поступка Лизы и невзлюбила невестку сразу и бесповоротно, как только увидела в первый раз. С подозрением она относилась и к своей внучке, особенно когда та подросла и стала как две капли воды похожей на Лизу не только внешне, но и своим вечным недовольством всем и вся.

– Балуешь ты своих баб! – укоризненно говорила мать. – Вон как разжирели, скоро на шее твоей уже не поместятся.

Мама кардинально отличалась от его жены, и сколько Воронин себя помнил, она не просто делала карьеру, а именно вкалывала у себя в лаборатории, постоянно высказывая свое неодобрение замужним «захребетницам».

– Они же, Геночка, как ядовитый плющ! С виду красиво, а на деле душат своих мужиков почем зря. Это еще полбеды, когда плющ красивый. Но твоя-то, Гена, красавица – чистая жаба!

Насчет жабы он с матерью никогда не соглашался. Однако то, что мама оказалась права, и Лиза действительно очень похожа на тот самый ядовитый плющ, Воронин стал понимать только в этой своей такой долгой и такой одинокой командировке.

Постепенно его начали раздражать новые сотрудники, особенно женщины. А больше всех раздражала смазливая секретарша, доставшаяся ему в наследство от прежнего директора. Ему очень хотелось её убить или хотя бы уволить, причём уволить с волчьим билетом, чтоб никуда уже не взяли, но он знал, что в компании не так-то просто уволить кого-то из персонала, за каждым кто-то стоял. Вот и за этой дурочкой, наверняка, чья-то мохнатая лапа имелась. Воронин даже не стал пытаться выяснять, чья именно лапа, просто постоянно рычал на эту идиотку в надежде, что она сама не выдержит и сбежит.

Секретарша несколько раз действительно убегала из его кабинета вся в слезах, а Воронин сам не заметил, как стал срываться и на остальной персонал. Главный инженер, похоже, держался из последних сил. В глазах у него никаких слёз не наблюдалось, а наоборот светилось явное желание набить Воронину морду. А тут еще, как назло, эта модернизация завода, план которой утверждался ещё при старом директоре. Автором программы числился некий Дубов, которого Воронин прекрасно знал как предприимчивого, но очень недалекого человека. Этот Дубов не раз пытался пролезть через голову Воронина на завод к Штольцу, а тут, здрасьте вам, просочился. Попытки Воронина поспорить с предложенной Дубовым концепцией развития завода ни к чему хорошему не привели. Из компании он получил раздраженный ответ со строгим предписанием делать все по утвержденному вышестоящим руководством плану. Дубова тоже явно кто-то прикрывал, причем с самого-самого верха. Воронин попытался переговорить с самим Дубовым, аргументированно не оставив камня на камне от его концепции. Беседа закончилась страшным скандалом, уважаемые собеседники орали друг на друга матом так, что дрожали стены. И тогда Воронин принял решение не оплачивать уже практически выполненную Дубовым и его компанией работу.