Николай Ободников - Новая жизнь Валентина

Ноги увязали в грязи. Некогда структурная и хорошо прогреваемая, почва ныне напоминала плоть, что достигла последней стадии разложения. Он словно бродил по трупу, намазанному тонким слоем на гектар земли. Валентин приподнял над головой керосиновую лампу, но толку от воздетого маячка света было немного. Границы поля по-прежнему оставались добычей сумрака. Грядки с тыквами походили на колонии отвратительных шишек.

Урожай холодил сердце, и Валентин адресовал взор небу. На западе краснела тонкая линия заката. Слишком тонкая, чтобы быть чем-то еще, кроме пореза. Словно в отместку, на востоке рдели зарницы пожаров. Горел Реж. Город Среднего Урала с населением в тридцать шесть тысяч человек – пылал. Вероятно, кому-то осточертело отстреливать крыс, и он спалил их вместе с домом и собственной злобой.

Крысы оказались единственными тварями, чье существование не омрачали облака катастрофы. Что бы ни упаковывало человечество в могилу, оно не трогало грызунов. Настоящий парадокс. Выродки с голыми хвостами имели все шансы потеснить венец эволюции. Валентин знал, что в лабораториях всего мира крыс препарировали, выкручивали и высушивали. Или чем там развлекались ученые мужи, когда вымирание обтирало ножки о порог.

И всё без толку.

Он задрал голову. Растекшаяся мгла ожидаемо сожрала его взгляд, и Валентин принюхался. Небеса пахли окислившимся металлом. Полгода назад, когда всё только началось, люди грешили на крыс. Об этом визжали с телеэкранов и завывали на углах торговых центров и площадей. Однако мать-природа выставила себя той еще сукой, выложив карты на стол.

Смерть, если верить позам четырех миллиардов мертвецов, заседала на небе. Она изредка мыла руки, а потом жала на слив, сбрасывая на землю тонны отравы. Возможно, иногда с хохотом стучала себя по бедру.

Кто мог, вырыл яму, назвал ее бомбоубежищем и подох в ней вместе с первыми ручьями. По радио придумывали новые способы обезопасить себя. Освинцованные дождевики, противогазы и прочие нелепицы. Только, как мнилось Валентину, дикторы не хрена в том не смыслили. Просто болтали, пока старушка с косой припудривалась в гримерке, готовясь выйти в прямой эфир.

Остальных убивал голод.

Испарения после дождя портили продовольствие, а всё, что могла предложить земля, пожиралось изнутри черным мхом. На четверть счастливы были лишь те, чьи дома не покинуло электричество. Правда, благодать заряженных частиц давно убралась из Киприно. Село пребывало в состоянии обесточенного окоченения вот уже второй месяц кряду. Поэтому холодильники быстро превратились в саркофаги, пропитанные резиновой вонью.

Жировали только крысы. Они брезговали продуктами, которые тронула мшистая скверна, и предпочитали человечину. По большей части – мертвецов.

Поясница заныла от долгого запрокидывания головы, и Валентин со вздохом вернулся к привычной сутулой позе. Перевел взгляд на кучу тряпья. Из рукава синей парки вынулась морда с блестевшими глазками, точно проверяя ослабевшего человека. Валентин не придал этому значения. Крысы уже отыскали себе ужин. Но много не съедят. Не успеют.

На вершине кургана, собранного из одеял, заношенной одежды и дров, на которые пошли перила веранды, покоилась Таисия. Четыре метра, помноженные на темноту поля, не позволяли Валентину лицезреть язвы, поразившие и унесшие любовь всей его жизни.

Велесовы ожоги.

Отличное названьице, придуманное Леонидовым, хозяином автомастерской «Рокот Твентина». Последнее, что креативный делец успел, – перед тем как нагнать в легкие бытового газа. Чертов умник побежал на тот свет вприпрыжку. Как бы то ни было, прозвище язв прижилось.

В других местах они могли величаться как угодно – хоть поцелуями весны. Валентин сплюнул. Только кретин назвал бы так воспаления, похожие на следы, оставленные сигаретами. Словно Бог выбросил из головы всю эту дурь о здоровье и наконец-то закурил. Затянулся одной бесконечной сигаретой, до отказа нафаршированной болью. Нашлась и пепельница – люди. Село, область, страна, планета – Бог смолил повсюду. И делал это с широкой желтой улыбкой.

– Чертов дождь, – пробормотал Валентин. Он теперь частенько поминал капризы небес. Просто разбитый старик, чей разум неторопливо утаскивала тьма.

Крысы между тем приступили к ногам Таисии. Слетела одна из лакированных туфелек, которые он надел на жену. Упала, будто кораблик, не доброшенный до воды.