Андрей Дашков - СУПЕРАНИМАЛ (Сборник)

Акула ринулась за ним к поверхности; за нею тянулся рассеивающийся кровавый шлейф, а из открытой пасти выпадали клочья мяса. В этот момент муляж буквально вспорол акулу от хвоста до жаберных щелей каким-то немыслимым приемом, использовав свою нижнюю челюсть, как многолезвийный нож. Подоспели еще двое его «собратьев»: один рвал акулу, другой занялся двуногим. Тот, по-видимому, уже понял, что неоправданно рисковал и потерял все. Он вполне мог прикончить мою самку просто так, от злости, – влечение к смерти и хаосу доминировало в его излучениях.

Между тем акула продолжала сражаться, несмотря на смертельные ранения и вывалившиеся внутренности. Муляжи упорно и методично рвали ее на куски – БЕЗ моего приказа. Их челюсти работали будто ковши со скоростным приводом, соскребавшие мясо с акульих хрящей…

Третий муляж настиг двуногого у самой поверхности и легко перекусил его пополам. Мне оставалось только надеяться, что самка при этом не пострадала (Лимбо все еще находился слишком далеко, хотя и плыл на максимальной скорости).

Она действительно почти не пострадала – если не считать неглубокой тройной раны на бедре от стальных зубов муляжа и царапин, оставленных ногтями двуногого. Чужак не успел нанести ей последнего удара ножом. Вместо этого он пытался ударить кита в глаз. Он промахнулся и попал ниже.

Представляю себе охватившие его панику и суеверный страх, когда костяной клинок, пробив тонкий слой искусственной кожи, сломался о металлический каркас! Ну а в следующее мгновение уже сам двуногий был разрезан пополам мощными челюстями.

Он жил еще пару секунд, и мне никогда не забыть той кошмарной волны концентрированного ПОНИМАНИЯ, которая обрушилась на мой разум. Его сверхмощный излучатель почти заставил меня поверить, что и со мной происходит нечто ужасное, непоправимое, окончательное. Адская боль распиливала меня на куски; яростное солнце некоего нового, интуитивного и безнадежно запоздалого прозрения вспыхнуло в мозгу, распустилось цветком с тысячью жалящих лепестков, и еще чернее стала река жизни, впадавшая в леденящее море смерти, – но еще мгновение она судорожно текла под небесами бесконечного сожаления и лунами, отражавшими свет истинного бытия…

Все было кончено. Еще три трупа появились в океане. И никому не стало от этого лучше…

Моя самка в шоке. Дважды она побывала на грани жизни и смерти. Что-то нарушилось. Но что? Может быть, шаткое равновесие между необходимостью убивать ради еды и чудовищными аппетитами безумия?

Несмолкающий зов Вавилона снова гнал меня и стаю на северо-восток. Самка временно расположилась в моей корзине.

Краткий ритуал в наступающей темноте.

Вечер.

Прощание с погибшей косаткой.

Ночь.

Утром мы были уже далеко.

Если это окрестности, то каков же сам Вавилон?!

Зрелище было поистине завораживающим. Подо мной и вокруг меня – вечность, воплощенная в камне. Полет, пойманный в ловушку безмолвия и безвременья. Или мгновение, затянувшееся до конца времен. Место, где глупые преувеличения вдруг приобретали настоящее значение. Не случайно предки говорили когда-то: «увидеть ЭТО – и умереть». Вероятно, для меня ЭТИМ станет Новый Вавилон.

Чуждый, почти инопланетный пейзаж. Канун Противостояния. Глина еще в руках творца. Донные пески – свалка секунд, символ незапущенного времени. И повсюду парили гигантские тени в зеленоватой мгле, будто дирижабли в пасмурный день, отразившиеся в очках слепого (откуда этот образ? – я уже давно не задаю себе подобных вопросов). Эскадрильи, флотилии, рои, армады, стада, заблудившиеся праведники на поводу у слепцов, солдаты на тихом призрачном параде, паразиты, привлеченные ядовитой приманкой и собравшиеся на последнюю трапезу… Не иначе, действовало перемирие, воцарившееся во всех мозгах одновременно. Даже в самых примитивных. Вроде мозга моей самки. Она нашла себе новую подругу среди косаток и удивительно быстро сплела корзину. Должен признать, кое в чем она гораздо расторопнее и ловчее меня. Но эта ее тягостная невосприимчивость к прекрасному…

Вавилон таился где-то впереди, прятался в неразличимой пелене, за гранью прозрачности, а пока что мы плыли над каньонами и кратерами, сквозь ажурные башни и сводчатые галереи, петли эстакад, застывшие керамические леса, мимо возникающих из сумрака мостов и опрокинутых многоярусных пирамид. Справа от меня слаженно двигалось большое стадо кашалотов, слева – стая серо-голубых акул. И что самое странное, неисчислимые косяки сельди и кефали тоже плыли в сторону Вавилона. Должно быть, гостеприимные хозяева позаботились о пище для нас…