Линда Листопадова - Глаза закрыты

Пойдемте к стеллажу: тут как раз хранится то, что я хочу вам показать. Засовываю руку в ряд глянцевых корешков книг и выбираю среди них одну. «Тонкости теории вероятностей», вот она! Мой выбор отнюдь не случаен: Абель сюда даже не заглянет. Она вообще не очень-то любит читать, но вы сами понимаете: если есть какая-то тайна, то лучше бы мне себя обезопасить. Я делаю это точно лучше Абель.

Признаться, из этой книжки я прочел только название, и оно мне понравилось. Но ценность этого милого предмета, который я держу сейчас в руках, заключается для меня не в его сути, а в том, что оно хранит внутри.

Страницы – с шестьдесят пятой на шестьдесят шестую. Вот он, предмет моей светлейшей печали!

В моих руках фотография, с которой на меня смотрят два самых очаровательных зеленых глаза в мире. Волосы каштанового цвета. Длинные ноги. Потрясающая улыбка.

Эсмеральда. Прекрасная Эсмеральда – одна из моих самых светлых грёз и настоящая причина моей грусти.

Для любой киношной и мало-мальски претендующей на коммерческий успех романтической истории крайне важен момент знакомства. Здесь должны сыграть все рычаги: время, место, условия, даже социальное расслоение. Но у нас с Эсмеральдой все было немного по-другому.

Представьте себе сцену какого-нибудь захудалого театра, на которой расставлены следующие декорации: кирпичная стена, пара-тройка пустых стеклянных бутылок (чудо нашего времени – самое дешевое пойло за всю историю человечества!) и скамейка. Моя память рисует в голове только это: все остальное размылось с течением времени, но есть одна деталь, которая не исчезнет никогда. Прожектор на нашей с вами сцене направляется прямо на кирпичную стену. Ещё чуть-чуть ярче…

Да, прямо сюда.

Из-за кулис выползает уставший после долгого рабочего дня в баре Жорж Монсиньи. То есть я, если вы уже успели позабыть, как меня зовут.

Огромный плакат, висящий на кирпичной стене напротив чёрного входа в бар с пометкой « Только для сотрудников» . Он встречал каждого из рабочих смены лучезарной улыбкой изображенной на нем девушки. У неё в руках был игрушечный поезд. Помню, мне сразу показалось странным, что я, будучи человеком, вроде как не лишенным литературного и мыслительного таланта, так и не понял посыла этого плаката. Но был очарован красотой этой девушки.

Долгое время я выходил на улицу не только для того, чтобы просто покурить и вдохнуть свежего воздуха. Коллеги и постоянные посетители – все как один вслух обсуждали вопросы коррупции и тотального кризиса, но я не мог позволить себе опуститься до таких бредней. Я притягивался к этой улыбке, как к магниту, часами рассматривая каждую черточку милого лица этой девушки. Если в вашей голове до сих пор жива конструкция сцены, делайте с декорациями что угодно: выливайте воду, высыпайте искусственный снег, подбросьте к моим ногам охапку сухих листьев, если сумеете найти деревья поблизости. Целый год, в любую погоду я выходил полюбоваться этой чудесной девушкой с игрушечным поездом в руках.

– Эй, Монсиньи! Может, напишешь уже о своей истории несчастной любви к рисунку? «Портрет бабы с паровозом»? – раздался хлопок, и я дернулся: знакомый голос и шлепок ладонью по моей спине.

Знакомьтесь, на сцену вышел мой лучший друг – Родриго.

Я знаю его почти всю свою жизнь. Он – хороший, но чертовски недооцененный музыкант, а я… Позже расскажу вам о том, какие мучения мне принес выбор стать писателем. Обещаю, вы будете удивлены. А может, станете смеяться.

Мы с Родриго росли в одном дворе и знали друга почти всю жизнь, поэтому не буду вдаваться в те подробности, которые еще всплывут, а просто отмечу: он – активный деятель, а я – боязливый мечтатель. Он – вечно пробивающийся в мир музыки творец, а я до последнего был серой мышью, причем, в моем случае, комбинация слов «до последнего» весьма иронична. Оба мы – на суд девушек, весьма привлекательные юноши, только Родриго – светло-русый кучерявый и подкачанный брутал, а я – сами помните: темноволосый и бородатый мешок костей («сексуальный мешок костей» – исправила бы меня Абель, закуривая трехсотую сигарету – и это было сказано сразу после нашего первого раза!).

Наконец-то я расположил все детали, расставил все действующие лица по местам и больше могу не тянуть с бесконечными описаниями и посвящениями. Если получится.

Свет. Камера. История моей великой печали начинается, и в нашем импровизированном театре гаснет весь свет. Декорации немного меняются.