Мишель Грирсон - Становясь Лейдой

Дела подождут , размышляет она. Иногда можно позволить себе отдохнуть . Но тут она видит, как из амбара выходит муж и окликает их дочь. Смирившись, Маева садится обратно на стул.

Дела будут копиться. Проще сделать все сразу, не откладывая на потом.

Она берет в руки отложенное шитье, смутно прислушиваясь к тиканью часов на стене под лестницей. Раньше ее раздражал этот звук, а теперь успокаивает. В последние годы время идет незаметно, потихоньку крадется на цыпочках, все мимо и мимо. Кажется, еще мгновение назад Маева сама была как дитя; и вдруг стала матерью. Она даже не представляла, как сильно ребенок – или время – изменят ее, перекроят по-своему. Ее жизнь словно переломилась надвое. Все, что было до Лейды, теперь представляется таким далеким. Все, что стало потом, – так настойчиво и неотложно. Вот и несешь на себе тихий груз повседневных насущных забот. Учишь дочь наводить чистоту в доме, готовить еду, шить одежду. Быть такой же, как все. Стать обычной – вот лучшая защита для Лейды, даже если она никогда не выходит за пределы двора.

Маева научилась находить утешение в каждодневной рутине. Когда ускользающие минуты измеряются так предсказуемо: вот стежок, вот пятно, вот ложка на столе. Но с недавних пор в ней поселилось тревожное чувство, будто все ее тело распадается на кусочки и замедляется, не поспевая за ходом времени. В ней пробуждалась тоска по ее прежней жизни. По прежней себе.

Плыть под луной. Петь вместе с сестрами. Нырять в глубину вдвоем с ним.

Внизу живота разливается трепетный жар. Знакомое, давнее томление, которого она не испытывала уже много лет. Какой неистовой, неукротимой была тогда ее любовь! Как страстно она стремилась к нему – как безоглядно она рисковала, – лишь бы побыть с ним подольше.

Непрошеный и незваный, в голове у Маевы звучит голос матери, повторяя предостережение, сказанное незадолго до смерти: По-твоему, это любовь? Это ничто, моя девочка. Она тебя выжмет до капли, заберет, что ей нужно, а потом выбросит прочь. Вот когда ты сама станешь матерью, тогда и поймешь, что такое любовь. Истинное буйство чувств, до которого не дотянуться никакому мужчине, никакой буре и даже морю. Маева помнит, как закатила глаза, отмахнувшись от маминых слов.

Но оказалось, что мама была права. С рождением ребенка рождается мать . Как только Лейда пришла в этот мир, Маева стала кем-то другим: безымянной, преданной служанкой, чье сердце рвалось в клочья при каждом младенческом крике. Те частички любви, что она знала прежде – как сестра, дочь, возлюбленная, – побледнели в сравнении с этой любовью. Ее воспоминания о нем словно подернулись дымкой. Растворились туманом.

И все же… я думаю о тебе.

Она гадает, думает ли он о ней. Где бы он сейчас ни был, после стольких лет. Что она будет делать, если он вдруг вернется? У нее горят щеки, шею обдает жаром.

Во дворе Лейда хлопает в ладоши, заставляя котят и куриц ходить по кругу. Они подчиняются ее командам, как по волшебству, а потом всей гурьбой бегут к ней. Она срывается с места, мчится к отцу, по пути опрокинув ведро с водой, которое ей было велено принести в дом, а за ней по пятам бегут курицы и котята: сплошное кудахтанье и мяуканье, хлопанье крыльев и хвосты трубой. Питер улыбается и, без труда подхватив Лейду одной рукой, уносит ее в сарай. Маева вздрагивает, когда Питер дергает рукой, чтобы подсадить дочь повыше, и та едва не задевает головой о притолоку двери. Лейда визжит от восторга. Вся процессия скрывается в сарае.

Наступившая тишина давит на уши. Не слышно ни звука, и только часы тикают непрестанно, заставляя Маеву вновь взяться за дело. Она берет в руки лоскутное одеяло, отходит прочь от окна. Вспышка жаркого воспоминания сменяется иными тоскливыми мыслями. Ты растешь, моя девочка . Маева рассматривает одеяло, держа на вытянутых руках. Столько заплаток. Столько прожитых лет. С болью в сердце она отмечает, что к ней Лейда уже не бежит с такой искренней радостью, как сейчас побежала к отцу. Слишком много домашней работы, слишком много упреков и наставлений. Наверное, я слишком с тобой строга. Но кто-то должен стоять на страже, кто-то должен их всех защитить, уберечь от беды. Даже если для этого ей придется прятать Лейду от других детей. Прятать от всей деревни. Тщательно скрывать правду . Даже от Питера .

Маева роняет руки, одеяло сминается в складки. Питер приходит и уходит, как волны прилива, и никогда не бывает дома достаточно долго, чтобы принять во внимание или хотя бы заметить перемены, происходящие с его женой. Или, может быть, ему все равно . Маева вздыхает, кладет одеяло на кухонный стол. Впрочем, не важно. Она чувствует: что-то сдвигается, мечется в самых глубинах ее естества, как голодная рыба. Будит в ней жажду, порождает тревожность. Ее ноги все время в движении: то притоптывают по полу, то ерзают, то дергаются во сне. Руки тоже не угомонить – сухие, увядшие, ноющие непрестанно, они шьют и шьют до глубокой ночи. Маева не раз просыпалась за швейным столом с пальцами, обмотанными пряжей.