Дмитрий Бовичев - Игла бессмертия

Млада его напоила

И любовью одарила.

Эй-эй люли, люли,

И любовью одарила.

Говорит: «Приходи сватать,

Будем мы с тобой женаты».

Эй-эй люли, люли,

Будем мы с тобой женаты.

Ночью парень согласился,

А поутру открестился.

Эй-эй люли, люли,

А поутру открестился.

Путников догонял мужик на телеге, запряженной худой, почтенной годами лошадёнкой.

– Здравствуй на все четыре ветра, добрый человек! – обратился Фёдор к мужику и снял шляпу.

– И вам, служивые, поздорову! – смял свою шапку возница.

– Будь добр, довези нашего товарища до Сухой Берёзовки, а то вишь, упал в дороге, нога и распухла.

– Не по пути мне Берёзовка-то, на день крюк выйдет, – с сомнением произнёс тот. – Разве токмо за-ради деньги – повезу.

– Сколько ж возьмёшь за прогон?

– По рубчику с седока, и помчим с песнями!

– Окстись, православный, за десяток вёрст четыре рубля?!

– Ну, воля ваша.

– Мы и сами добре поём, – подошёл Демид, положив руку на рукоять тесака, – и управиться с лошадью можем. Сами.

– Ежели без песен, тогда по гривеннику с души.

– По рукам, – решил Николай.

– Тады деньги наперёд.

Спутники помогли раненому забраться в телегу и расселись сами.

– Э, э? А деньги-то?!

– Будет тебе, будет. Погоняй.

Тронулись, возница ещё какое-то время ворчал, но Николай отсчитал ему положенное, и тот сразу повеселел.

– Вот это дело, вот за это – благодарствуйте.

– Как тебя звать?

– Евсеем нарекли.

– Откуда ты родом?

– Мы-то? Мы-то с Перепашного.

– А в Сухой Берёзовке бывал?

– Бывал, как не бывать, у меня там кума живёт.

– Что ж ты к куме заехать зажилил? – влез Демид.

– Вовсе я не зажилил, но ведь если на дороге деньгу заприметил, то мимо-то не пройдёшь. На подати пойдёт, али вот хоть бы кобыле моей уздечку новую справлю. Нужно? Нужно. Подковать её, родимую, нужно? Нужно. Подкормить её, сердешную, нужно? Нужно. Так вот и выходит, что не я жадный, а житьё-бытье такое.

– Твоя правда. А про Сухую Берёзовку что можешь рассказать? – вернул Николай разговор на нужную тему.

– А что рассказывать? Казённое сельцо, живут там люди – не тужат. Разве что совсем мужиками деревенька обнищала, позабирали всех в солдаты.

– Ну-ну-ну и что же? – опять влез Демид. – Как бабы без мужиков-то?

– Известно как – томятся.

– Ой, верно, сплю я. Слыхал, Федька, а?! Томятся! – широко улыбнулся Демид и толкнул соседа локтем в бок.

– Да вы не больно-то радуйтесь, служивых они не привечают.

– Отчего ж?

– Да, видно, из-за рекрутских наборов, – догадался Фёдор.

– Верно.

– Ништо, уговоримся, – сказал Демид, и мечтательная улыбка надолго поселилась на его лице.

– Не было ли в селе какого лиха? Мор или пожар? – снова начал расспрашивать Николай.

– Нет, ничего такого не бывало, бог миловал. – Евсей перекрестился. – Ну да я в те края токмо по осени або зимой наезжаю. Весной-то и летом дома дел – молоть не перемолоть.

Дальше ехали молча, только поскрипывали колёса, да стрекотали кузнечики. Перелески сменились полями; в высоком разнотравье то тут, то там проглядывали полянки клевера и земляники.

Николай, собиравшийся было продолжить пытать мужика про деревню, отступился. Глядел на крошечные, словно блюдца, островки земляники и думал, как славно было бы остановиться и поискать ягод. Само собою вспомнилось детство, когда босоногим сорванцом, бывало, бегал он от крестьянской работы к точно таким же полянкам за немудреным лакомством. Счастливое время, куда не вернуться ни на час, ни на миг, а ведь иногда так хочется сбросить с себя тяжкий, огрубевший наряд обожжённого опытом, разумного, взрослого человека и нестись, распахнув глаза и раскинув руки, по лугу навстречу такому яркому, живому и удивительному миру.

Фёдор, не имея склонности к романтизму, прикидывал, что телега, на которой они ехали, справная, а лошадёнка – ледащая, под соху не встанет, что сам возница – плут и, видно, барыш пропьёт, что трава на полях перестаивает и надо бы её скосить. Фёдор, сколько себя помнил, всегда был человеком хозяйственным. В молодости он даже хотел поскорей жениться, без большой разницы на ком, лишь бы выделиться из отцовского двора и зажить своей головой и руками. Но на беду, в ту самую пору, когда он уже уговорился с будущим тестем и собирался засылать сватов, приехал господский приказчик и записал его в солдаты. С тех пор не проходило дня, чтобы не думал он о том, как, закончив службу, зачнёт своё хозяйство. Для того в сокровенном месте припасено уж без малого полтораста рублей, для того он и на службу эту жуткую записался – господин капитан положил им унтер-офицерское жалование.