– Мы уже не в силах что-либо менять, Гвен. Маму не вернешь, а нам остается жить дальше. Жить и думать о будущем. Прошу, помоги мне, будь послушной. Прошу тебя, Гвендолин.
Я заплакала сильнее и даже не стеснялась папиных друзей. Они закапывали гроб и кряхтели от усталости. Дождь смешивался с грязью и заполнял мамину могилу.
– Прости меня, Гвен. Если сможешь, прости.
В тот день я не смогла простить отца и с горечью на душе, ушла в интернат.
Когда мы подходили к дому, мистер Тэрри Гаррисон уже дожидался нас у порога. Я поздоровалась с ним, мистер Гаррисон поприветствовал меня в ответ и спросил, как я.
– Моей мамы больше нет, – ответила я.
– Гвен, мне очень жаль, что судьба так распорядилась, – сказал мистер Гаррисон, когда мой отец молча прошел мимо него и вошел в опустевший дом. – Потерять родного – это самое страшное. Ты… держись.
Я кивнула.
– Чем я могу тебе помочь?
Я пожала плечами.
Тэрри не взял с нас платы. Прошло уже полгода, с того момента, когда мы перестали вносить платежи, но Тэрри простил нам эти деньги.
Небеса загрохотали и потемнели. Мы подняли головы. Это самолеты летели на войну. Скорее всего, тем людям, которые сидели в самолетах, уже не вернуться.
– Гвен, – сказал мне Тэрри Гаррисон, – прошу тебя, держись. Я бы вас ни за что не выгнал, но ты и сама видишь, что дом уже по швам трещит, и того глядишь, развалится. Кроме того, договор уже как два месяца лежит, люди ждут.
– Что они сделают с этим домом?
– Его снесут, Гвен, – ответил Тэрри. – Прости, что все так вышло.
– Ничего страшного, мистер Гаррисон, – ответила я, пряча лицо от ледяного ветра и от квартирохозяина. – Спасибо вам за все. Простите.
И я отправилась собирать вещи.
Отец положил в чемодан зубной порошок, зубную щетку, полотенце, пижаму и кое-что из вещей.
– Где сандалии? – спросил он.
– В гостиной, сушатся у камина.
Пока отец готовил мне чемодан, я сидела на маминой кровати и мысленно прощалась с ней. Я совсем не плакала. Слезы уже ничего не изменят.
Когда мы вышли, мистер Гаррисон сказал, что ему очень жаль о случившемся в нашей семье. Я молча кивнула, обтерла рукавом пальто бегущие из носа сопли, и отдала ему ключи. Тэрри взял ключи и, немного помедлив, ушел.
Я обернулась на дом и почувствовала, что мое детство закончилось. Оно осталось там, в саду, где я любила прятаться от мамы, и притаилось за молодыми яблонями, боясь выйти на мой зов. Оно больше не смеялось, играя у пруда, а лишь дрожало от озноба, под гнетом непогоды и угасало, словно упавший на решетку камина, маленький уголек.
Отец сказал, что нам пора, и мы отправились к порогу моего нового дома.
– Прости меня, Гвен.
– За что?
– За то, что я так поступаю с тобой. Другого выхода нет.
Я ничего не ответила.
Мое детство – теперь это закрытая книга. Страницы в ней пусты. Мое детство – это сухой лист, гонимый ветром к черным небесам. Мое детство – утраченный рай, в который мне больше никогда не суждено вернуться.
Глава вторая
Эта осень, стала самой тяжелой в моей жизни. Я потеряла маму и попала в интернат для сирот. Это громадное, мрачное здание находилось на холме и окружал его лес. Забор вокруг интерната был выстроен из красного кирпича. Только оказавшись по другую его сторону, ты начинаешь понимать, насколько этот ужасный забор огромен и неприступен. Через него даже с помощью самой высокой лестницы не перебраться.
Когда мы вошли на территорию, интернат мне показался еще страшнее и больше. Его окна как глаза, смотрели на меня из-за металлических решеток. За этими решетками живут дети. От них все отказались.
– Все будет хорошо, милая, – сказал мне отец, когда увидел, что я едва сдерживаю слезы. – Это временно. Это не навсегда.
На стене у входа висела вывеска.
«Фрамстон-Холл.
Специализированное детское учреждение».
Дверь нам открыла женщина с волосами по всему лицу и мне стало страшно. Она была похожа на чудовище!
– Входите, – строго произнесла женщина, и мы вошли. – Сколько тебе лет, девочка?
Я ответила, и нас с отцом разлучили. Тогда я заплакала снова.
– А ну ни реви, – строго сказала женщина. – Чемодан оставь отцу. Здесь все выдадут. Идем.
Отец хотел попрощаться, но это чудовище не позволило. Оно взяло меня за руку и повело по коридору. Я обернулась, и папа сказал мне, что все будет хорошо, все временно, нужно немного потерпеть.
Я не верила ему. Ничего хорошего уже не будет.
– Сейчас тебя осмотрит врач, – сказала женщина с волосатым лицом. – И отмоют. Я миссис Харкли.
Читать дальше