Денис Игумнов - Рассказы на закуску

В какой-то момент, сделав движение резче обычного, Генрих проваливается, перемещается из цветного мира алкогольных грёз в чёрно-белый негатив объёмной фотографии. Все окружающие его люди становятся чёрными силуэтами с синхронно открывающимися белыми провалами ртов. Всё почернело и обрело белую ауру, цвета исчезли. Ему становиться страшно. Окружающее пространство начинает растягиваться, по бокам скручиваясь перемотанными между собой жгутами в спираль фокуса его зрения. Он осознаёт, что происходящее реально только в его голове, но ничего не может с собой поделать. Злачное место накрывает Генриха психодымом эротической дискотеки. Раз, два и он отключается…

Просыпается Генрих в незнакомом месте. Перед глазами расплываются жёлтые пятна на измятой подушке. Пахнет странно, приторно, чем-то сладким или мучным и речным илом – липким и неприятным. Он переворачивается на спину. У него ломит пах и страшно болят грудные мышцы. – "Чёрт, отдохнул называется. Все деньги, наверно, спёрли" – думает он, осматривая номер, в котором очутился. Шторы на окнах плотно задёрнуты, но судя по мягким, слава богу, не мельтешащим отсветам на улице светло. Солнце уже встало, значит, настало утро. В номере царит сумрак. Различать предметы можно, но для того, чтобы разобраться в нюансах окружающей обстановки, требуется встать и подойти к интересующему предмету ближе.

Кровать, на которой Генрих лежит, большая, высокая, чёрного цвета, с кожаным изголовьем, на котором нанесены неизвестным для него способом картины из жизни кентавров. По обе стороны от изголовья стоят тумбочки, а на них – причудливо изогнутые в виде золотых змей светильники. Справа в стене открытая дверь, видимо ведущая к ванной комнате и входной двери. Слева туалетный столик с тумбами и высоким прямоугольным зеркалом в оправе, украшенной разноцветными стекляшками – имитацией под драгоценные камни. Зеркало повёрнуто боком к кровати. Генрих встаёт, его майка задралась почти до подбородка, а шорты стали как-то неправильно обтягивать, он хочет полюбоваться на себя любимого, узнать, как на его внешности отразился ночной период разгула, которого, кстати сказать, он во всех сногсшибательных подробностях и не помнит. Во всяком случае большая часть приключений на местной дискотеке вылетела из головы, а может попросту и не поместилась в неё.

Передвигается Генрих с трудом, ему мешает вдруг ставшая неудобной одежда. Он подходит к зеркалу и немного наклоняется вперёд, чтобы лучше себя рассмотреть. Оттуда, из глубины стеклянного небытия, на него глядит грубое размалёванное лицо дешёвой шлюхи. – "О боже! Кто это?.. Неужели это я?!" – его обуревает трясучий ужас. Взгляд Генриха падает ниже и то, что он раньше принимал за задравшуюся майку, оказывается женским топиком, из которого наружу выпирают настоящие женские сиськи. Он, мгновенно пропотев, хватает себя за промежность. Больно, но не это пугает. Нету! Его хозяйство пропало! Фантастический кошмар.

Какой-то злой шутник из Генриха сотворил мускулистую бабу. И теперь его будут звать Генриетта. Откуда-то, из давно забытого эпизода беспутной юности вылезают слова – "Иди к сладенькой Генриетте"– и в конце смачный смешок, больше похожий на издевательское предупреждение – "Уиах!". – В наступившей панике мозг бросался непонятными образами и фразами. Про Генриетту он вроде бы слышал в одном из старых ужастиков. Да, точно, там старая мёртвая бабка шла по подвалу и предлагала свои сомнительные услуги героям фильма. "Брррр. Что же делать-то, мать твою?". Напряжение прорывается наружу и он, или теперь точнее – она, сгребает разом со столика всю косметику и начинает выть:

– Ууууу! Уууу ууу у!

В ответ на его призывные вопли входная дверь открылась и в номер вошли пять весьма сердитых, самодовольных тайцев. Без лишних слов один из них коротко прикрикнул. Генрих сразу заткнулся. От окруживших его людей исходила такая угроза, что он решил поберечь силы и не спорить с ними. Он бочком отошёл к стене, так чтобы оказаться поближе к выходу. Другой таец, самый старший на вид среди них, пытался ему что-то втолковать на плохом английском языке. Генрих не слушал. Он вообще себя слабо контролировал, он знал только одно – ему во что бы то не стало надо выбраться отсюда. Не дождавшись окончания монолога тайца, Генрих рванул с места к двери. К сожалению, двигался он не так бодро, как раньше. Широко раздвигать ноги мешала боль, к тому же пришедшие к нему в гости местные жители оказались весьма расторопными тюремщиками. Стоящий ближе всех к нему сделал подшаг, преградил путь и круговым движением ноги влепил ему по ляжке отличный лоу-кик. Нога мгновенно отсохла и Генрих сполз по стене вниз. Его ещё пару раз пнули, прежде чем их главный схватил бывшего Генриха за волосы и отвесил пощёчину. Погрозил строго пальцем, призывая внимательно выслушать всё, что ему говорилось. Вот тогда-то он услышал то, что предназначалось для его ушей изначально. Смысл короткой речи главного сутенёра сводился к простой истине – Генрих стал их собственностью и теперь будет играть в частном подпольном борделе роль пожизненной проститутки, редкой диковинки из Европы, служащей для утех иностранных туристов и богатых тайцев. Его жизнь изменилась. Или приспосабливайся, или умри.