Дмитрий Ахметшин - Ева и головы

Девочка потянулась к уху сидящего на корточках великана и спросила:

– Думаешь, его светлость сможет двигать соломенными руками?

Локти его подрагивали, на висках выступил пот.

– Если я собираюсь сращивать живое, я должен научиться сначала обеспечивать взаимодействие неживого с живым. А если живое на самом деле не такое уж живое – это, возможно, не нарушит замыслы Божии. Будет больно, ваша светлость.

Голову он возложил на плечи соломенного пугала, точно срастив лезвие стилета с позвоночником барона. Ева выдохнула. Ей показалось, что в широко раскрытых глазах мелькнуло какое-то новое выражение, как будто лёд, которым покрылось окошко твоего дома, по весне дал трещину.

– Попробуйте почувствовать конечности, – сказал Эдгар.

– Мне кажется, ему чего-то не хватает, – сказала Ева. – Ты говоришь, что те связки канатов нужны, чтобы двигать руками, ногами, даже пальцами, и вообще, всем, что движется. Но у пугала нет никаких мышц!

– Это не так, маленькая сойка.

Пальцы Эдгара ловко закатали один из длинных рукавов, и Ева увидела, что руки пугала значительно изменились. Из веток Эдгар собрал подобие костей, скрепил гибкой корой суставы. А вдоль них, изредка перевивая «кости», протянул верёвку.

– Я немного над ним поработал, пока ты готовила завтрак, – сказал Эдгар, и один уголок рта у него приподнялся, что означало какую-то степень смущения. – Я думаю, эти мышцы в человеческом теле связаны с костяным обелиском. Вот здесь, в районе спины, где самое большое их скопление. Сюда сходятся пучки волшебных верёвок со всего тела. Правда, ничем, кроме рук, он шевелить не сможет, но если сможет хотя бы потянуть за путеводные нити, которые я для него оставил, это будет сродни знаку.

– Знаку от Бога?

Эдгар вскрикнул, не то от возмущения, не то от неожиданности. А может, от всего сразу.

– Не задавай мне такие вопросы, а то в моей голове начинают работать машины. Крутиться и раскачиваться, шуметь и завывать грозными голосами, и я от этого становлюсь неуверенным. Я не знаю, куда ведут знаки, которыми я иду. Они могут быть дьяволовым искушением так же, как могут быть от Господа.

Ева вскочила.

– Тебе нужно делать всё так, как будто ты играешь… или сочиняешь сказку.

– Сказку? – Эдгар хлопал глазами. – Играть?

– Сказку наяву. Будто ты – её главный герой. Я иногда так делаю, и это помогает. Неважно, хорошо она окончится или не очень… но лучше, конечно, чтобы хорошо, ты можешь думать, что всё идёт так, как нужно.

Жилка на виске великана дёрнулась.

– Я пытаюсь нащупать свой дальнейший путь. Бреду как в тумане. Не нужно развлекать меня придуманными историями. Это вовсе не придуманная история. Всё серьёзно, как… как господни помыслы.

Их разговор прервал протяжный стон. Он зазвучал прямо нал ухом, страшный и вызывающий боль в ушах, будто не стон вовсе, а падает гнилое дерево. Ева отступила под тень великана, укрылась в ней, как будто в душной земляной норе. Мгла подкинула задние копыта и бешено завертела ушами.

– Слышала? Ты слышала?

Эдгар пришёл в неописуемое волнение. То, без сомнения, был барон – голова выглядела как никогда угловатой и костистой, будто скульптура из камня, которую ученик камнетёса неумением своим испортил, превратив бюст Александра Македонского в страшного старика с орлиным носом и щеками до того натянутыми, что по ним, кажется, вот-вот начнут разбегаться трещины.

Ева и Эдгар приблизились к пугалу, чтобы рассмотреть детали. Эдгар возлагал надежды на свою самодельную систему мышц – он наблюдал за руками неотрывно, но как ни старался, видимых изменений разглядеть не мог. Ева же, встав на цыпочки, всмотрелась в лицо его светлости. Сеточка вен, что опутывала глаза барона, наполнялась кровью – что заметно было даже при отсутствии белков.

– Ну же! – цирюльник шипел и извивался точно змея. – Шевельните этими подделками, ваша светлость. Шевельните, и я соберу для вас такое тело, каким вы будите гордиться.

– Ему больно, – сказала Ева, дёрнув Эдгара за руку.

Искажённое лицо великана повернулось к девочке. Ладони лихорадочно тёрлись друг об друга.

– Хорошо, если у него болит не только голова, но и всё тело.

– Эдгар! Ему больно!

– Боль – это всё, – сказал Эдгар. Черты его лица внезапно разгладились, казалось, ещё мгновение, и он улыбнётся. – Боль есть символ бытия. Если наш барон хочет почувствовать себя живым, он должен терпеть. Как терпели Павел, и Андрей, и Лука, и многие другие…