Дмитрий Ахметшин - Ева и головы

А её не научил. Она могла бы сейчас обернуться птицей и улететь, а теперь придётся сидеть и ждать… пока её не растопчут люди-задом-наперёд или пока их странный отряд не пройдёт мимо.

От великана Еву отвлёк звук, который оказался несоизмеримо больше даже бешено стучащего сердца. Грудь лошади вдруг лопнула, будто то не лошадь вовсе, а протухшая рыба, которой некто, заразившись странным Эдгаровым любопытством, разрезал живот, чтобы посмотреть на кишки. И кишки эти, распухшие, смердящие, наполненные не то червями, не то маленькими человечками с головами червей, вывалились наружу.

Люди-задом-наперёд возвопили все разом и, размахивая своими шипами, как отряд мальчишек-портных, вооружённых иглами, набрасывается на недошитый костюм, который нужно закончить до завтрашнего дня, бросились задом наперёд на существ, высыпавших из нутра лошади… задом наперёд для себя, ибо если такие люди (как утверждал Эдгар) ходят обычно спиной вперёд, следовательно, передвижение вперёд животом для них считается ненормальным. Но именно это Ева сейчас наблюдала.

Девочка больше не могла смотреть. Она вжалась лицом в пол, в то время как повозку ощутимо тряхнуло – то Эдгар забирался в неё, вращая дикими от страха глазами. Было слышно, как ослик, кряхтя, сдвинул свою обычную ношу с места; телега покатилась, ощутимо заваливаясь на одну сторону – второпях великан затянул не все ремешки, – а потом остановилась, под грохот катающихся внутри и сталкивающихся друг с другом предметов.

«Неужели порвалась узда?» – подумала Ева. Ей до ужаса хотелось глянуть хотя бы одним глазком. Но увы, без того, чтобы поднять голову и хорошенько ей повертеть, ничего не получится. До чего же повезло улиткам, что они могут одновременно бояться и, выпуская глаза на длинных ниточках, изучать объект своего страха.

Ева получила чувствительный удар в бок от наехавшего на неё сундука, завопила и, наконец, выскочила из своей скорлупы, готовая плакать, кричать, бежать и кусаться разом.

Эдгар сидел на козлах и, кажется, не понимал, что произошло. Руки его по-прежнему сжимали поводья, а ослик стоял перед костлявым Гансом и робко принимал у него из рук капустные листья.

Старик вовсе не выскочил, как можно подумать, на шум, он был облачен в кожаный панцирь, как тощий, длинный, но способный выстоять против мальчишеского сапога земляной жук. Бороду, заплетённую в косичку, он забросил на плечо. На поясе, на специальном ремне висела захваченная кожаной петлёй за ручку окованная железом дубина. По тому, как перекашивался у мужчины на бёдрах пояс, было видно какая она тяжёлая.

– Что? Бежите? – миролюбиво спросил он у Евы.

– Дяденька, там люди-задом-наперёд сражаются с лошадиными потрохами…

С каждым мгновением голос Евы терял долю уверенности.

– О, так вот какая богатая у нас фантазия, – сказал костлявый Ганс. Потом он обратился к Эдгару: – А ты что думаешь, доблестный боец без волос на лице?

Эдгар молчал, и Ева догадывалась, что он вряд ли сможет что-то из себя выдавить в ближайшие часы.

– Он думал, что вы хотите нас убить и поделить добро. Это сначала…

Старик расхохотался, хлопая себя по тощим ляжкам. Он делал это с великим удовольствием, и хохотал тоже с удовольствием. Там, позади, по-прежнему что-то происходило, но темнота не позволяла разглядеть.

– Мы не грабители, – отсмеявшись и напоследок закашлявшись, сказал костлявый Ганс. Он вновь обращался к Эдгару. – Где, спрашивается, ты видел таких дряхлых разбойников, как мы? Разбойников, которые спят не в норах или на деревьях, а под нормальными крышами. А?

Он сделал паузу, давая Эдгару время ответить, и, не дождавшись, протянул:

– То-то же. Обычно несчастные, что забредают на огонёк, сами оставляют своё добро. Мы позволяем им заночевать в поле за городом, но и оттуда они драпают, не разбирая дороги, заслышав – огрызок указательного пальца старика взлетел в воздух, – вот это! Звуки битвы, которые должны горячить кровь и оставлять без головы (сначала в переносном смысле, а потом, быть может, и в прямом) каждого уважающего себя мужчину.

Лицо Евы пылало, съедаемое непонятным чувством. Казалось, будто с ней кто-то решил поиграться, как с несмышлёным котёнком, и это было одновременно интересно и чертовски обидно. Заикаясь, она проговорила:

– Там было что-то… что выползало из нутрей лошади…

– Там только мои люди. Можешь обернуться и посмотреть, – миролюбиво предложил старик. Отдав ослику последние листья, он опёрся на колесо, глядя в сторону, откуда доносился странный звук, напоминавший Еве мелодию, которую слышишь, когда поднесёшь ухо близко-близко к муравейнику. – Чего только не примерещится в темноте, да, малявка?