Дмитрий Ахметшин - Ева и головы

– В нашей деревне у тебя ведь был только один пациент? – спросила Ева. Она шла следом, на каждый шаг великана приходилось четыре её быстрых шага. – Мой дедушка?

– Да, – коротко ответил Эдгар. Кажется, он приходил в себя.

– И здесь – всего один, – вслух рассуждала Ева. – Люди что, так редко болеют?

– Один пациент – хорошо, – сказал Эдгар. – Таким как я место в помойной яме, а не на глазах потомков Ноевых. Все так говорят, и я знаю, что истина есть то. К нам обращаются, только когда всё становится совсем худо. Если бы я заболел, я бы сам к себе ни за что не обратился.

– А что бы делал?

– Молился. Будь я всеми, все непременно просили бы Господа о прощении, – Эдгар продемонстрировал девочке одну из своих фирменных гримас. – Я лечу тело только потому лишь, что не умею лечить душу.

Хвоя скрадывала любые звуки, делала их мягче – пушистыми, как облака. Путники почти не заметили, как кончилось человеческое поселение и начались заросли папоротника. Они покачивали резными листьями, будто звали свернуть с тропы, подманивали звоном ручейка и крупными чёрными бабочками, которых так хотелось рассмотреть поближе. Эдгар был невозмутимым, как гора. Он не оборачивался, не слез, чтобы отыскать воду и вымыть руки, и не уделил внимания даже детям, бегущим за повозкой. Они где-то прослышали, как девочка называла своего спутника, и теперь в спину им неслось издевательское «Эдгар!», «Эдга-ар!», выкрикиваемое на разные голоса и лады, и даже в комарином звоне Еве чудились повторяемые их имена.

Быстро темнело. Ритуал, в который великан превращал врачевание, как будто отворял двери ночи, распускал удавку на шее, и странный её голосок Ева теперь различала, даже запрокидывая голову, чтобы послушать, как шумят верхушки сосен. Великан сказал, что до темноты они успеют ещё найти пристанище и поужинать, но Ева ему не поверила. Казалось, стоит закрыть и открыть глаза – попросту говоря, один раз моргнуть – чтобы ночь содрала с окружающего мира последние краски.

Тракт здесь действительно был. Отличная, мощёная камнем, широкая дорога. Может, недостаточно хорошая, чтобы по ней могло пройти войско, но для торговых дел – в самый раз. Столетия пробивались сквозь камни пучками жёлтой травы. В лихие времена, когда колосс старой империи рухнул окончательно и бесповоротно, а дикие и пока ещё многочисленные племена втягивали головы в плечи и зажимали ладонями уши, чтобы не слышать грохота, из шкуры этой гигантской змеи понадёргали чешуек. Но позже заботливо восстановили. Хорошая дорога на руку всем, хотя никто так и не взялся повторить подвиг римлян и сделать что-то подобное. Сейчас, спустя века, можно с уверенностью сказать, что главное римское чудо не сам Рим или Константинополь, ни его курии или акведуки, ни следы битв и завоеваний, истлевающие на полях сражений черепки, а эта вездесущая паутина, до сих пор разносящая по всему свету вести о павшей империи.

Перекусить путники остановились на краю тракта, не пройдя и четверти лиги от туманной деревеньки – ни Ева, ни Эдгар не смогли вспомнить её название, после того, как выехали на тракт: оно, будто бы, рассосалось, расползлось белесыми клочками-слизнями по тёмным уголкам в головах.

У девочки был припасён кулёк с орехами и пара липких лепёшек. Она старалась не думать о том, как быстро кончается еда, но не могла об этом не беспокоиться. Чем питается этот здоровяк? Уж не маленькими ли девочками? Может, как в старинных сказках, великан не прогоняет её, потому что ждёт, когда тощие бока накопят немного жира, чтобы положить в рот и с аппетитом прожевать. Ева уже видела, с каким аппетитом он поглощал сырые грибы и какие-то одному ему известные корешки, едва отряхивая их от земли.

Великан оттёр руки травой, потом более тщательно вытер их о полы котты, прибавив к уже имеющимся бурым пятнам несколько новых. Шляпу он оставил лежать на козлах, обнажив потную верхушку головы (назвать её макушкой не поворачивался язык), пятна и шрамы на которой стали заметнее. Освобождённый от пут Господь бродил неподалёку, срывая самые яркие цветы, а Эдгар тем временем тоже принялся за еду. Еве казалось, она видит, как зубы его увеличиваются в размерах, будто бы даже мешая друг другу, начинают лезть в разные стороны. Нет, это совершенно точно зубы хищника. Существо с такими зубами не может довольствоваться одной растительностью да грибами… Ногти на пальцах, под которыми остались полоски крови, принадлежащей не то баску, не то ещё её деду, становились всё крупнее, будто панцири жуков-носорогов, а сами пальцы напоминали лапы хищных птиц. Весь он расползался, распадался на части, будто становился воплощением дикой природы, сонма различных существ, которые чудом оказались в одном теле. Хищной её части, конечно.