М. Парфенов - Зона ужаса (сборник)

Медленно объезжаем иссушенное, покореженное недугом тело. Направляю кресло так, чтобы оставить труп вне поля твоего слабого зрения, сам же невольно липну взглядом.

В раззявленных челюстях мертвеца – ни единого зуба. Губы, сухие и прозрачные, как сброшенная змеей кожа, обтянули сгнившие десны. Разбухший черный язык вывалился и свисает изо рта длинным дохлым червем. Покрытые белесой пленкой глаза смотрят в небо, над одним из них трудится ворон. Скрюченные на груди кисти рук покрыты плесенью, из порванной вороньим клювом левой ноздри пророс тонкий зеленый стебель.

Я боюсь, ты услышишь запах, но свежее дыхание раннего утра становится мне союзником, унося вонь стороной. Пробегает торопливо по волосам, и седая склизкая прядь с влажным чавкающим звуком отслаивается вместе с кожей от черепа, падает мне под ноги.

– Wir gegen Morgen gehen [3], – шепчу, склонив голову к обнажившемуся уху. По старой привычке тренирую память, вспоминая уроки иняза. Danke, я помню. Я все еще помню.

Память видит лишь тебя и меня, но если смотреть шире, то можно вспомнить и то, как все начиналось. Сухие сводки информационных агентств. Обеспокоенные голоса телевизионных дикторов. Мрачные отчеты свидетелей-блогеров и волны паники в соцсетях, где хэштеги #Зараза и #Хворь за считаные месяцы вышли на первые места по частоте употребления.

Первые сигналы поступали из Средней Азии. Вспышка зафиксирована в Иране. Ашхабад находится под карантином. Индия – новый очаг. Кабул стал мертвым городом. За ним Душанбе, Ташкент, Бишкек, и вот уже все каспийское побережье под угрозой. На западных границах КНДР введено военное положение, в Казахстане создают сначала лагеря, а затем резервации для зараженных. Волны беженцев захлестывают Россию. С ними в страну проникает #Хворь.

Мы с тобой не следили за новостями. Но до нас доходили слухи, и мы им внимали. И ждали с восторгом и трепетом чего-то небывало большого и чистого. Я сделал себе татуировку в виде черепа на груди, а ты проколола губу и перекрасила волосы в черный.

– Мать-природа наводит порядок в доме, – говорил я, царапая ногтем посеребренную кость, выглядывающую у тебя между кончиком носа и верхними зубами. – Скоро в этом мире станет гораздо легче дышать.

– Мне и так легко, – отвечала ты, лаская языком подушечку моего пальца. – Ведь, даже если я сама перестану дышать, ты всегда сможешь сделать это за нас обоих.

– Weltgericht, – шелестело меж нами. – Welt gericht, если бы наступил конец света, что за песнь ты бы спела, идя навстречу ему?

Вымирали целые города. Оставшиеся в живых сходили с ума: военные превращались в мародеров, врачи продавали наркотики, многие ударялись в религию. Тысячи людей бросали обжитые места и уходили на поселения в сибирские секты, ища спасения от того, что не ведает ни границ, ни расстояний. Пока еще работали стримы, кто-то из ушедших устроил трансляцию коллективного самосожжения в одной из таких деревень. Ты ее видела в прямом эфире, я смотрел потом, уже в записи. Ролик шесть раз прерывался рекламными врезками: братья Самойловы воссоединились, возрожденная «Агата Кристи» даст «Последний концерт на Земле», на Красной площади, прямо у Мавзолея. Событие, которое нельзя пропустить.

Деньги не имеют цены, когда жизнь ничего не стоит. Пространство перед площадкой забито, многотысячная толпа ревет. Музыканты на сцене все в марлевых повязках на лицах, только Глеб Самойлов без нее, рычит и стенает в микрофон. Людское море колышется волнами поднятых рук и задранных вверх голов. Мы с тобой часть этой стихии, подпрыгиваем, танцуем, поем.

– Господи, – кричишь ты мне в ухо. – Ты и этот концерт – просто лучшее, что случалось в моей жизни!

Мертвенно-бледный, с подкрашенными глазами Глеб Самойлов на сцене, над нами, бросает в толпу черную фуражку, обнажает голый череп, харкает кровью и, в экстазе, орет, что этот мир смертельно болен, что он тоже болен, что мы все больны. Его брат Вадим вырывает из гитары струну, и громогласный стон растекается по черному небу за пределом освещенного софитами пространства. Море штормит, волны кипят, толпа беснуется. Десятки людей: молодые парни, девушки, взрослые уже дяди и тети – заламывают руки, кричат вслед за своим кумиром о том, что тоже больны, что тоже мертвы. Вадим Самойлов воюет с гитарой, повязка из марли мешает ему и потому падает под ноги. Глеб подходит к брату и целует его взасос. Стоя на сцене, они обнимаются. Здоровые обнимают больных, я обнимаю тебя. Слышу твое дыхание. Слышу, как тысячи живых мертвецов пляшут и поют в один голос: