Лена Обухова - Город засыпает

Вика переменилась в лице. Не из-за того, что он сказал про мужей — это ее не смущало. Что-то другое в его словах зацепило ее. Она шагнула к нему ближе, оказавшись почти вплотную, и тихо, едва слышно спросила:

— А ты в этом на сто процентов уверен?

— В чем? — так же тихо переспросил сбитый с толку Кирилл. Такая перемена от громких, истеричных взвизгиваний к полушепоту его почти напугала.

— В том, что остались только мы с тобой.

— Я не понимаю тебя.

Вика снова закатила глаза, очередной раз давая понять, что считает его идиотом.

— Скажи, ты на сто процентов уверен, что Степан мертв?

Кирилл недобро сощурился, внезапно глядя на нее как на чужую.

— С чего вдруг такой вопрос? — холодно уточнил он.

— Да с того, что это он был помешан на всяких играх, в том числе на этой проклятой «Мафии». И это ради его «завещания» мы все сюда приехали. И кто погиб первым? Тот, кто завещание заверял. Как считаешь, это совпадение? Или Носков просто что-то знал?

— Я видел его тело, — напомнил Кирилл. — Я сам его опознавал.

— А ты уверен, что не ошибся?

— Абсолютно.

Они несколько секунд сверлили друг друга взглядами, а потом Вика отступила назад, заметно успокоившись. Кирилл выглядел достаточно убежденным в своей правоте.

— Что ж, ладно. Но даже если Степка действительно мертв, мне будет спокойнее в своей квартире.

Кирилл тяжело вздохнул, но спорить больше не стал. Видя это, Вика снова взяла сумку с вещами и открыла входную дверь, однако порог переступать не торопилась. На улице вновь было пасмурно: солнце спрятали тяжелые низкие тучи, сильный ветер раскачивал деревья, от чего те тревожно шуршали, словно шептались о чем-то между собой. Невзирая на середину лета, погода походила на осень, как это часто бывает в Питере и его окрестностях. Даже птицы щебетали как-то по-осеннему, тревожно и неровно. Для полноты картины не хватало только желтых листьев и пожухлой травы.

— Знаешь, я всегда радовалась тому, что ты можешь устроить все как надо, — внезапно сказала Вика, не оборачиваясь к Кириллу, а глядя на угрожающе нависшие над землей тучи. Что можно прийти к тебе с проблемой, с какой угодно проблемой, и ты ее решишь. Но в последний раз мы зря в это влезли. Не могу отделаться от мысли, что именно это нам сейчас и аукается.

— Я должен был защитить нашу семью, — возразил Кирилл. — Если бы я этого не сделал, это сказалось бы на всех нас. Ты же понимаешь это?

Она обернулась и посмотрела на него через плечо с долей жалости во взгляде.

— Семью? Да мне кажется, что нашей семьи не стало очень давно. С тех пор, как отец завел себе вторую.

— Не говори так.

— Да я-то могу промолчать и соблюсти приличия, но разве все эти годы нам оно помогало?

— Добрый день, дамы. Где я могу найти Евстахия Велориевича?

«Дамы» в количестве трех штук (хотя, положа руку на сердце, Дементьев назвал бы их скорее «тетками») оторвались от своих мониторов, в которые смотрели с таким серьезным видом, словно только что спасали планету, а не раскладывали пасьянс «Косынка». Они окинули его скептическим взглядом, наверняка заметив следы порезов на лице, рассеченный и наспех прихваченный швами лоб и синяк, растекшийся по левой скуле. Тяжело вздохнув и выразительно закатив глаза, он достал из кармана удостоверение и раскрыл его. Он сразу понял, что сделал только хуже, но уже не себе, а Нурейтдинову: к утру по университету разлетится не менее десяти разных версий, почему к нему ходят следователи. К счастью, сам Нурейтдинов появился в кабинете буквально секунду спустя, «дамы» не успели начать задавать вопросы.

— Владимир Петрович, вы уже здесь! — удивился он, пожимая протянутую руку и недоуменно поглядывая то на заметно возбудившихся коллег, то на свежие повреждения на лице гостя. — Я ждал вас позже.

Дементьев подумал, что с тех пор, как он видел Нурейтдинова последний раз, тот неуловимо изменился. Нет, внешне он был все таким же: высоким, среднего телосложения, с русыми, заметно поседевшими волосами, в скромном костюме и очками на носу, но что-то в общем образе стало восприниматься иначе. Наверное, он просто перестал казаться представителем другого поколения. Или это он сам постарел? Тогда ему было всего тридцать семь, а сейчас — почти сорок. Не самый большой срок, конечно, но с возрастом время почему-то как будто ускоряется.

— Обстоятельства изменились, я освободился раньше, — сдержанно сообщил Дементьев, а потом, понизив голос, поинтересовался: — Мы сможем поговорить наедине?