Александр Гаврилов - Семена крови. Книга 1

Молодые люди убрали сломанный комод и попытались отворить входную дверь, но вопреки их стараниям все было напрасно, дверь не поддавалась. Тогда Антон решил высадить куском кирпича, опутанное паутиной окно, но все было тщетно, на нем не появилось ни одной трещины, даже самой крохотной, словно оно было сделано из железа. Молодые люди были в ловушке. Всполохи молнии продолжали освещать внутренности дома, раскаты грома сотрясали его ветхие стены, а плач постепенно переходил в безутешное рыдание, которое временами исчезало, но после возникало снова, и становилось громче и невыносимее.

Марина вцепилась в руку Антона мертвой хваткой и спряталась за его худую спину. Им больше ничего не оставалось, как разобраться во всем происходящем и убедиться, что источником плача является ничто иное как их разыгравшиеся воображение. Подобно истинному охотнику на нечисть, словно осиновым колом, Антон вооружился сломанной деревянной ножкой от кресла, что валялась рядом с ним, и медленно вошёл в темный дверной проем, который служил входом в коридор. Старые половицы скрипели под тяжестью неуверенных шагов. Паутина которой был опутан коридор, лениво колыхалась от легкого сквозняка, что пронизывал весь дом. Глухой плач по-прежнему раздавался где-то в доме, и чем глубже юноша уходил в темноту, тем сильнее и неприятнее становился звук. Антон вышел из коридора, свернул в другой и выставил перед собой телефон. Марина постоянно окрикивала его, на что молодой человек спокойно отвечал, что благополучно проходит испытание на мужественность.

Антон прошел немного дальше и увидел кривую деревянную лестницу, которая вела вверх. Это показалось ему очень странным. Ведь снаружи дом был одноэтажным, а лестница уводила так высоко, будто есть второй этаж. Она могла вести и на чердак, но и снаружи крыша дома была не настолько высокой, чтобы служить чердаком, для которого потребовалась бы такая лестница. Выбора не было, нужно было проверить, что находится наверху. Посмотреть одним глазком так подумал Антон и, взявшись рукой за хлипкие деревянные перила и ступив сразу на вторую ступеньку, медленно поднялся наверх, где попал в просторную комнату, размеры которой он не сразу смог определить. Она вся была забита разнообразным хламом. До самого потолка поверх друг друга стояли деревянные ящики и перетянутые веревками стопки скисших газет, на которых лежали рыболовные сети, рваные пожелтевшие перьевые подушки, матрацы и старая одежда. Все было опутано толстым слоем паутины. На потолке, среди обвалившейся штукатурки, паутины и свисающего с деревянных перекладин тряпья, на тонком спутанном белом проводе криво раскачивалась громоздкая сломанная люстра, с виду напоминавшая многоярусный свадебный торт. На полу распластался толстый потертый расписной ковер, а в самом дальнем углу стояло накрытое серой тканью огромное прямоугольное зеркало. Если бы не его треугольный край, в котором отражался манжет зауженных джинсов и коричневый ботинок, Антон и дальше бы оставил ту часть комнаты без внимания.

Фонарик на телефоне хаотично замерцал, будто пытался подать знак о помощи или о чем-то предупредить. Плач раздался снова. Он исходил со стороны зеркала, хотя Антону на секунду показалось, что громким ревом разразилось само зеркало. Парню стало не по себе. Он прошёл к зеркалу, осмотрел его и медленно стянул серую ткань, – с нее на пол упал крупный сгусток пыли, которая тут же взмыла в верх и заполнила собой всю комнату. Антон закашлял и прослезился. Он посмотрел на свое отражение и, прикрыв рот рукавом, вздохнул. В стороне послышался шорох. Антон обернулся, но ничего не увидел. Тогда он снова повернулся к зеркалу. Комнату осветила яркая вспышка молнии и выхватила из отражения частный дом, который стоял особняком среди других подобных. В его единственном окне внезапно загорелся ярко-красный свет. Антона передернуло. От неожиданности он едва не свалился на пол. Он присмотрелся внимательней. Отражение сменилось и явило Антону события далекого прошлого, прошлого, о котором он, всеми силами, молясь и приклоняя лоб к земле, пытался позабыть. Призраки минувшего являлись ему и раньше, в кошмарах и сумрачных видениях. Сейчас, как никогда он чувствовал, что отголоски старого пронзают мозг и каждый нерв его тела, шипами и когтями вонзаются в его плоть и душу. Словно жадные до крови пиявки они высасывали все то, что служилой преградой, стеной для воспоминаний, которые юноша старательно скрывал глубоко внутри своего разума, в самом темном уголке своего подсознания.