Владимир Барышев - Озеро, которого нет

– Какие славные девочки, – тихо, с мечтательной улыбкой проговорила Ромкина мама. – А это, должно быть, их отец. Кажется, я его даже знаю… Интересно, кто он теперь, чем занимается?

– Пастух, наверное, – бросил Ромка небрежно. – Гусей по болотам гоняет.

– Фу, Рома, как тебе не стыдно! Если я не ошибаюсь, зовут его Слава, дядя Слава, и он, помнится, совсем недурно учился в школе и даже куда-то поступал… Папа, – обратилась она к деду, – ведь это Славик, да?

– Где? – спросил Максимыч, высматривая что-то у себя под ногами. – Чего-то не разгляжу, стар стал.

– Да вон там, за садовой изгородью. С ним еще две девочки. Это Слава?

– Слава жене муж ее, – отозвался дед хмуро, – так у нас принято. Или в гости позвать?

– О чем ты, папа! Я про то, что у него дети. Две девочки, да? Ромке подружки…

– Может, и так… Только нам с тобой до того дела нет, без нас разберутся. Пойдем-ка в дом, краса-девица, поможешь на стол собрать. А ты, – кивнул Максимыч Ромке, – коли охота, можешь пока тут поскучать. Осваивайся, держи нос по ветру. Ты тут за хозяина.

Мама с дедом зашли в дом, а Ромка, уныло кивнув в ответ, сунул руки в карманы и неторопливо зашагал по двору, поглядывая по сторонам, как будто его и на самом деле интересовали все эти сараюшки, дровники и верстачки, сработанные руками его деда и расставленные по своим особым местам. За сетчатым забором беседа, между тем, продолжалась, но Ромке, справедливо подозревавшему, что шепчутся о нем, ничего не было слышно.

– Нет, пап, чего-то с ним не то… Бродит, как неприкаянный, по двору, а глаза такие… такие тоскливые, что у собаки бездомной, – сказала девочка постарше, которая была выше своей сестренки на целую голову.

– Устал, верно, с дороги, – пожал плечами мужчина. – Может, переучился. В Москве ведь, знаешь, школы какие…

– Какие?

– Ну, как тебе объяснить? Заумные.

– Как это?

– Ну, это когда ум за разум заходит, а кушать все равно хочется.

– Он не очень-то похож на голодного, – младшей сестренке тоже хотелось высказаться. – Просто… просто он какой-то растерянный весь, как будто из леса пришел. Дикий какой-то, как Маугли.

– Ты что, отозвалась старшая, – в Москве, знаешь, сколько народу живет? Глупая!

– Знаю, много их там. Ну и что? Нас же там нет! Таких, как мы, он никогда не видел. Вот и одичал сразу. Да, пап? В этом смысле он дикий?

– Мегаполис, – мужчина грустно улыбнулся, – это понимать надо… Он не дикий, он – комнатный.

– Комнатный дикарь! – фыркнула старшая девочка. – Из Москвы!

– Там живут несчастные, – неумело пропела младшая, изображая на лице страдание, – люди-дикари…

– На лицо ужасные, – приглушенно продолжили все трое нестройным хором, – добрые внутри.

И дружно рассмеялись, позабыв о приличиях, чем привели таскающегося по двору, как лев по клетке, Ромку в крайнее замешательство. Он грозно шмыгнул носом, развернулся к соседям спиной и решительно ступил на дедово крыльцо.

На террасе стояло красивое старое кресло, обитое кожей, и Ромка присел на него, предавшись раздумьям. Здесь было прохладно, тихо и уютно. Кресло оказалось достаточно глубоким, чтобы окружающий мир потерял свое значение или, как минимум, видоизменился.

И с чего это, собственно, он взял, что соседи смеются над ним? Мало у них своих забот. А может, они просто хотят обратить на себя его внимание. Ищут расположения. Скорее всего, так оно и есть.

Ромка улыбнулся своим мыслям, от которых на душе посветлело. Завтра он познакомится с этими хохотушками – их сальный папочка его не интересует, – и тогда посмотрим, кто из них смеется лучше. Он может порассказать девчонкам такое, отчего у них уши мигом очебурашутся. И вот когда их глаза полезут на лоб…

Нет, он не станет над ними смеяться. Он даже не усмехнется, ни один мускул не дрогнет на его лице. Благородство манер и глубина ума не позволят ему и намеком выказать свое превосходство. Они и без того все поймут, конкретно. Москва, дорогие мои, это вам не Козельск!

С последним Ромкиным выводом формально были вполне солидарны и сестры-соседки, которые, между прочим, вовсе не были такими уж хохотушками, как могло показаться с первого взгляда, скорее даже наоборот. Смех был нечаянным и не в укол Ромке, а с чистой радости понимания друг друга с полуслова, от доброго любопытства.

Все правильно, девчонкам страсть как хотелось познакомиться с юным москвичом и произвести на него хорошее впечатление. Им хотелось того же, чего хотелось Ромке, только никто из них ни за что в этом не признался бы. Увы, так устроен мир – все простое почему-то оказывается чрезвычайно сложным…