Татьяна Корсакова - Шепот Гремучей лощины

Нет, не зубы – зубья! Серебряный ошейник, позабытый и потерянный в этой неравной битве, напомнил о себе.

– …Темный зверь. Только женщин он чует, Габриэла. Только женскую руку слушается. Триста лет он спал. Может, от тебя зависит, когда он проснется…

Темный зверь, защитник рода Бартане, защитник женщин рода Бартане. Зверь, который умер, но может вернуться, если его позвать, если напоить своей кровью…

Откуда она знает? Знает и все! Голос рода. Голос крови криком кричит, выплескивается горячим на сырую землю, прорастает. И земля отзывается пока еще тихим не то стоном, не то рыком. Или не земля, а тот, кто рвется в этот мир из мира иного. Темный зверь услышал голос крови, услышал ее безмолвный крик.

Крик… Кто-то кричит с отчаянной яростью. Кто-то опасный и ненавистный. Кто-то, кто должен заплатить за все!

– Воровка! Мерзкая обманщица! – Фон Клейст смотрит на сверток у своих ног, но обращается к ней, к Габи. – Кого ты родила, презренная? Что это за тварь?!

«Тварь» – это ее дочка, ее маленькая синеглазая девочка. В ней есть черная кровь рода фон Клейстов, но серебряной крови Бартане в ней больше. Ее тоже чует темный пес, чует и уже признает своей хозяйкой. Земля под Габи вздыбливается, выдавливая из себя кости, одну за другой. Черные кости Темного зверя, текучие, как ртуть, собирающиеся воедино, как огромный конструктор. Когда-то у маленькой Габи был деревянный конструктор. А теперь вот у нее есть костяной…

– Мертворожденная! – Голос фон Клейста срывается на истеричный визг. – Мертворожденное дитя в нашем роду! В моем роду, проклятая Габриэла!

Кости обрастают горячей плотью, плоть – колючей шерстью. Одна собачья голова упирается лбом в плечо Габи, вторая преданно заглядывает в лицо красными, огнем полыхающими глазами, а третья зорко следит за фон Клейстом.

– Надень ошейник… – шепчет нянюшка едва различимо. – Надень ошейник. Утверди свою власть. Спаси нашу девочку.

Ошейник тяжелый. Или это сил не осталось? Все ее силы ушли вместе с кровью в сырую землю, чтобы разбудить Темного пса. Силы ушли, осталась только надежда.

– Я умираю, нянюшка.

– Умираешь, миленькая. Так пусть смерть твоя будет ненапрасной, надень ошейник…

Шея мощная, словно лошадиная. Габи обхватывает ее обеими руками, и три черных языка ласково слизывают слезы и кровь с ее щек, приветствуют и прощаются.

– Это ты виновата! – Фон Клейст уже не визжит, а сипит. Его лицо искажено ненавистью, а в руке он сжимает саблю. Пока только сжимает, но очень скоро занесет над ее маленькой девочкой. Потому что ее дочь никогда не будет и его дочерью тоже, потому что она особенная. И кровь ее особенная. Габи она излечила, а упыря? Что сделает с упырем кровь ее маленькой девочки?

– Спаси ее, миленькая, – шепчет нянюшка. – Ты спаси, а я дальше… уберегу.

И три пары красных глаз смотрят преданно, ждут приказа. Нужно торопиться, нужно все рассказать. Кто враг, а кто друг. За кого жизнь отдать, а кого стереть с лица земли.

– Слушай меня… – Голос едва различим, но Темный зверь уже навострил уши, и Габи спешит, тратит остатки сил на слова. Попрощаться она уже не успеет. Ни с дочкой, ни с нянюшкой. Попрощаться не успеет, а спасти сможет. Прав был дед: Темный зверь – это оберег женщин рода Бартане. Так уж вышло, что в роду снова остается только одна женщина.

– Давай! – Остатки сил уходят на требовательный крик, и Темный пес с яростным рычанием бросается вперед. Рука с саблей взлетает вверх, чтобы обрушиться на одну из голов, но челюсти второй уже сжимают запястье фон Клейста, крошат в труху кости, вырывают из глотки крик отчаяния. Уже стоя на границе между мирами, Габи видит, как длинный и гибкий, точно кнут, хвост бережно обвивает ее маленькую девочку, обвивает, передает в раскрытые ладони нянюшки.

Младенец больше не кричал. Младенец – удивительное, мертворожденное, но восставшее из мертвых дитя – смотрел на Гарпину синими-синими глазами.

– Все хорошо, миленькая, – сказала она, укутывая девочку в платок. – Все будет хорошо.

Хорошо уже не будет. Обмануть можно вот это маленькое и неразумное дитя, но себя не обманешь. Габи больше нет. У ее любимой девочки хватило сил, чтобы спасти их с ребенком, но не хватило, чтобы удержаться в этой жизни. Не хватило сил? Или Габи просто не захотела?

У упырей не бывает жен. И упырицы не родят детей. Мертвое душой, не может породить живое. Детей рожают обычные женщины. Рожают, чтобы сойти с ума или умереть в муках во время родов. Таков закон. Ей ли, старой Гарпии, столько всего повидавшей на своем веку, этого не знать! Но надежда, глупая человеческая надежда все эти дни заставляла ее верить, что они могут все исправить, что любовь, обычная земная любовь, сметет все преграды, спасет от неизбежного.