Антон Поп - Рассказы попа Чертякина

Мать сдержала свое слово. Гречка невыносимо впивалась в колени. Раны, не успевшие зажить от прошлых стояний, кровоточили и обагряли прилипшие коричневые зерна. Через полчаса мать отправила сына в ванную вытаскивать застрявшую в коже крупу. Промыв раны водой, Сережа принялся за уроки. Мама сидела рядом. Контролировала.

– Мама, у меня есть друзья. Они ко мне ночью приходят. Днем они не могут. Мы с ними играем.

– Что ты несешь?! Какие друзья ночью? Я седею уже от твоих выдумок. Я скоро в старуху превращусь, гаденыш! – постепенно повышая голос, говорила женщина. – Тебе мало что ли досталось? Мало, спрашиваю? – выкручивая сыну ухо, спросила мать.

– Нет, мама, прости, – умоляюще произнес Сережа, – не надо больше, прости, я больше не буду.

– Так. Уроки доделываешь и спать.

– Хорошо, мамочка, – сдерживая слезы, ответил мальчик.

Лежа в кровати, Сережа по обыкновению сгибал ноги в коленях, предварительно прижав их друг к другу. Затем натягивал одеяло до коленных чашечек – створки врат в таинственную пещеру готовы. Гнусавый хохот из глубин пещеры раздвигал врата, и появлялись они. Их было всегда двое. Каждый из них выглядел как два человеческих пальца, средний и указательный. Все из нас когда-то в детстве играли своими пальцами в человечков. Точь-в-точь такие же приходили к Сереже. Они весело выбегали из пещеры и играли меж собой на груди у мальчика: то бегали друг за другом, то играли в чехарду, то спарринговались как кикбоксеры, то устраивали споры на разные, по большей части философские, темы. Время от времени из раздвигавшихся морщин на костяшках вылезали желто-кровянистого цвета глаза и косились на мальчика. Человечки что-то замышляли – невинная игра служила только прикрытием.

С Сережей человечки не общались. Для них его будто не существовало. Они только пользовались его телом для своих игрищ. Но Сережу это нисколько не огорчало – ему нравилось за ними наблюдать, они были очень забавными. Мальчик словно попадал в другой мир, где жил по-настоящему. Пальчиковые человечки не доставляли никакого дискомфорта, наоборот – приносили радость, заставляли на время забыть мир дня и света, полный злых людей. Это был единственный промежуток времени в сутках, ради которого Сережа терпел дневные страдания.

Так продолжалось несколько лет, но той ночью все изменилось. Обычно человечки только слегка касались тела Сережи, производя тем самым приятный массажный эффект. Но в ту ночь мальчик испытывал болевые ощущения – человечки с невероятной силой топали по Сережиной груди, словно долотом пытаясь проделать в ней отверстия. Эти существа не ограничились грудной клеткой – они полезли на лицо. И своими ногами-пальцами безжалостно стали прыгать по носу, щекам, губам, глазам. Сережа хотел закричать от боли, но какое-то необъяснимое оцепенение овладело им. Потом человечки вцепились в горло и перекрыли дыхание. Сережа хотел схватить их и оторвать от себя, но не почувствовал своих рук – они словно исчезли.

Наутро квартира Борисовых наполнилась разного рода людьми. Следователи, медики, криминалисты, и даже экстрасенс и священник стояли у кровати с остывшим, закостенелым трупом. Перед ними был результат небывалого в истории самоубийства. Сережа лежал с широко раскрытыми глазами и нахмуренным лбом, грудь его была усыпана синющими точками-гематомами. Но самым жутким в этой картине было следующее: собственные руки Сережи мертвой хваткой сжимали тонкую шею. Говорят, мальчика так и похоронили, не сумев разжать пальцы.

***

– Все тогда высказали свои предположения, кроме священника. Вернее, он сказал, что, мол, догадывается, чьих это рук дело, но конкретно не обозначил. Ну, вы его, наверное, знаете? Отец Харитон, из монастыря.

– Да, конечно, это мой друг, еще с семинарии. – От рассказанной Павлом Петровичем истории к моему горлу подступил комок, поэтому ответ прозвучал как-то неуверенно, заторможенно. – Мне кажется, я тоже догадываюсь, – слегка дрожащим голосом закончил я.

Меня зазнобило. Я поблагодарил приятеля за откровенность и удалился из кабинета. Больше мы с ним никогда не виделись.

С Никоновым мы договорились встретиться в одном из уличных кафе. Знал я его весьма поверхностно, слышал только, что он первоклассный психиатр, человек, с головой погруженный в любимое дело. Когда-то, в годы неофитства, я пренебрежительно думал о врачах-психиатрах: мол, болезни их пациентов можно излечить только молитвой и постом, и для этого достаточно обратиться к священнику. Но с годами в моей голове четко разделились зоны ответственности священника и психиатра. Я осознал, что духовные проблемы и психические заболевания – совершенно разные области проявления человеческих недугов. Поэтому, когда на другом конце мобильной связи прозвучала фамилия Никонов, я невольно выпрямил спину и внимательно стал слушать собеседника. Он попросил о встрече со мной в ближайшее время. Сказал, что разговор будет касаться моего приятеля, следователя Павла Петровича, который на днях скончался в психиатрической клинике, не оправившись от острого приступа помешательства. Я, конечно же, согласился на встречу, отложив свои дела.