Григорий Шепелев - Холодная комната

Из коридора вдруг донеслись женские рыдания. Видимо, кто-то умер. Вновь взяв гитару и тронув пальцами струны, Юля спросила:

– А у тебя записная книжка с собой?

– С собой.

– Запиши, пожалуйста.

Кирилл вынул из пиджака блокнотик и авторучку.

– Что записать?

– Запиши: Лазуткина Марина Сергеевна, родилась пятнадцатого апреля тысяча девятьсот шестьдесят девятого года, в городе Люберцы.

Кирилл быстро всё записал.

– Больше ничего?

– Ничего. Найди мне её.

– Зачем?

– Если я прошу, значит надо.

Убрав блокнотик и авторучку, Кирилл поднялся.

– Ладно, найду. Так у тебя точно всё хорошо?

– Да, всё хорошо.

– Тогда я пойду?

– Иди.

– Тебе привезти что-нибудь?

– Не надо. Соседка – шустрая. И с деньгами.

– А кто она?

– Проститутка.

– Ясно. Ой, кстати, чуть не забыл! Что мне передать Карнауховой?

– Передай горячую благодарность.

– За что?

– За то, что произойдёт через две минуты. Это была её инициатива.

– Ладно. Пока.

– Удачи.

Вскоре после того, как Кирилл ушёл, вернулся Илюха с клизмой. Юля играла танго, держа гитару на оголённом бедре здоровой ноги, закинутой на больную. Холодно поглядев на Илюху, она доиграла такт, и, швырнув гитару на одеяло, тихо спросила:

– Чего тебе ещё надо? Что ты пришёл? Ты мне надоел! Ясно?

Илюха начал сопеть.

– Юля, я – не врач, я человек маленький! Выполняю то, что мне говорят.

– Да пошёл ты на хер! Маленький человек! А я – человек большой! Я – взрослая женщина, офицер правоохранительных органов! Лейтенант! Вот прямо сейчас пойду в ординаторскую, свяжусь с прокурором и попрошу его сделать так, чтоб тебя в течение часа из института отчислили! Хочешь этого?

У Илюхи стали дрожать коленки. Он что-то залепетал, сперва неразборчиво, а затем – твёрдым голоском, сваливая всё на Эльвиру, которая унеслась к подруге на День рождения, а совсем даже не к ребёнку, который вовсе не думал чувствовать себя плохо. Слушать всё это было немыслимо. Кременцова уже хотела вскочить и дать ему по башке, но вернулась Анька, румяная от прогулки. Увидев Илюху с клизмой, она обрадовалась.

– Ого! Отлично! Я вовремя.

– Ты купила тушёнку? – брызнула на неё слюной Кременцова.

– Да.

Достав из пакетика две железные банки с изображением хрюшек, Анька поставила их на тумбочку Юли. На свою выложила два мягких батона, плавленный сыр, две банки икры, растворимый кофе и гроздь бананов. Илюха не уходил, продолжал канючить. Поняв минут через пять, что он не отвяжется, лейтенант Кременцова с матерной бранью встала и приготовилась к процедуре, пообещав порвать его на куски, если он придёт ещё раз. Аньку эта сцена развеселила до крайней степени. Она стала хохотать так, что через секунду в палату очень невовремя заглянул какой-то молодой доктор. Он тоже весьма обрадовался, хотя и не подал виду.

Вернувшись из туалета, Юля увидела на столе историю. Анька, сидя в халатике на постели, медленно уминала четверть батона, покрытую толстым слоем икры поверх слоя сыра, и запивала эту вкуснятину крепким кофе.

– Жалко, что ты идёшь на УЗИ, – сказала она достаточно внятным голосом, хоть за каждой щекой у неё, казалось, было по целому апельсину, – если бы не УЗИ, пожрали бы вместе!

– А ты со мной на УЗИ не спустишься? Одной скучно.

– Ладно, давай спущусь. Но ты подождёшь меня? Я доем. Сейчас только два.

Пока Анька ела, Юля играла. Анька заслушалась.

– Это что? – спросила она, когда отзвучала первая вещь.

– «Зелёные рукава». Древняя английская песня. Типа, баллада.

– А что ещё ты играть умеешь?

Юля стала играть «Шербурские зонтики».

– Эту знаю! – взвизгнула Анька с едва ли меньшим восторгом, чем Архимед вскричал «Эврика!», – это Мишель Легран! Какие-то зонтики! Из кино!

– Ну да, из кино. Грустное кино.

– А ты где училась?

– Да особо нигде, – нагло соврала Кременцова, – купила книжку и выучилась.

– Ого!

Сыграв ещё две мелодии, Кременцова заметила вдруг, что её соседка не только уже давно ничего не ест, но и слушает совершенно точно не музыку, а какие-то свои мысли. Гитара была отложена.

– Всё, пошли на УЗИ.

Возражений не было. Кременцова чувствовала себя неплохо. Нога у неё почти не болела. Анька, напротив, сильно хромала.

– Ты утром-то вроде бегала, – удивлённо сказала Юля, взяв её под руку.

– Значит, было от кого бегать.

– Не поняла. Ты о чём?

Анька ничего объяснять не стала. Лифтёр был пьян. Он молча и с ненавистью таращил глаза на Аньку – видимо, получал от неё похлеще, чем получил под утро от Кременцовой.