Герман Чернышёв - Свет Неутешенных

– Что ж… – пьянчужка задымил, чем вынудил кота покинуть нагретое место на хозяйских коленях. – Значится, мне придётся быть осторожным. Что не новость, в принципе.

– И что ты хочешь от меня? – Дэйдэт потёр прощально оцарапанную ногу.

– Гнездо… в котором будет надёжно.

Тесную комнатку с круглым окном, выходящим на одинокие запущенные владения, наполнял призрачно-серый свет.

– Это уже потом, – заявил Иттери, усаживаясь на вонючую кушетку у правой стены. Он носил брюки с зелёной и коричневой штаниной – как и большинство Коричневых – и плотную куртку с капюшоном. При таком освещении кожа на его высушенном лице потемнела сильнее обычного. В желтоватых глазах читалось желание. – Может скопытиться. Не люблю, когда они мёртвые.

Высокорослый Слай неохотно спрятал разделочный нож.

– Побыстрее надо, – пробормотал он. Последовал неразборчивый стон. Лежащая на полу женщина с короткими волосами в замызганном светлом платье дёрнулась, перекатилась на другой бок, путы в очередной раз сдавили разодранные худенькие запястья и щиколотки.

Слай ухватил её за ногу и коротким рывком подволок к себе, опустившись на пол. Из-за кляпа во рту плачущие мольбы прозвучали бессвязно.

Коричневый безмолвно поглядел в заплаканные дрожащие глазки, а затем порвал неглубокий разрез платья до пупка.

– Какого чёрта, парни?.. – неожиданно спросил усталый голос. Слай оторвался от своего удовольствия и повернул башку.

Померкшие в дневном свете кровавые колечки неотступно смотрели на него. Выродок закрыл дверь и приблизился, шурша складками кожаного плаща.

– Ну не начинайте, Папаша, – вздохнул Иттери, вытянув сложенные ноги. – Мы и так из-за вас ограничиваемся, насколько возможно. Не отнимайте последнюю радость.

– Слезь с неё, – выродок потёр лоб. Утончённое небритое лицо помрачнело. Слай послушно поднялся, бросив огорчённый взгляд на острые грудки, торчащие из-под порванного платья. – Выпустите её. Только переоденьте сначала. И… денег дайте.

– Ладно, ладно, не будем трепать уважаемому Оддо нервишки, – Иттери дружественно улыбнулся подгнивающими зубами. – И всё-таки вы совсем не умеете веселиться.

Просторный подземный склад освещался неярким тёплым светом настенных фонарей. У стен и сводчатых столбов были нагромождены ящики, от которых прилично несло. Из боковых помещений время от времени доносилась возня и ругань.

– Этого мало, Хезер, – сказал Джасли Ройге, положив здоровенную руку на бочку, стоящую на другой бочке. Он обладал такой же, как и она, кожей цвета сгнившего яблока. Уголки его губ никогда не опускались до конца, сохраняя постоянный, малоприятный намёк на улыбку.

– Я-то что сделаю? – Коричневая обладала вызывающей внешностью, невысоким голосом и предпочитала открытость в одежде – облегающие двуцветные брюки вполне ей подходили. – Я привожу тех, кто не доставляет проблем. Венвесатте говорит, нам нужны добровольные жертвы.

– Добровольцев не хватит. Нужны все, кто есть.

Хезер вздёрнула зрачки.

– Выродков здесь не так много, как ты думаешь. Тем более, Папаша вряд ли это одобрит.

– Не одобрит. И скоро загнётся, если мы не найдём новых. Я этого не хочу, полагаю, и ты – нет. Мы обязаны ему. Нам нужны все.

Смягчившись, Коричневая покивала и двинулась прочь. Джасли Ройге смотрел ей вслед до тех пор, пока её низенькая фигурка не исчезла в дверном проёме.

– Джасли…

Он обернулся, встретившись с багровыми колечками, мерцающими в глубоко-бурых белках. От выродочьего взгляда его внутренне передёрнуло.

– Папаша… – Джасли нервно усмехнулся.

– Как продвигается работа? – Оддо болезненно сгорбился, отчего Ройге с трудом удавалось глядеть ему в лицо с высоты своих шести с половиной футов.

– Сыростных всё больше. Кажется, нам опять нужна ваша помощь. Или, как я говорил, мы можем…

– Нет, – Оддо опёрся о ящики в приливе слабости. – Даже не думай, Джасли…

– Менестрель… вот же ж, – ухмыльнулся Калеб, заросший седыми космами и неопрятной жиденькой бородёнкой, после чего сделал порядочный глоток. Этим вечером он намеревался уйти до темноты.

Дребезжащая мелодия привнесла в угрюмую обстановку «Закрытого кошелька» несвойственный уют.

– Да… – довольно протянул худощавый и глуповатый Фаддак, сидевший напротив. Жил он тоже, кстати, напротив Калеба, в одноэтажной хибарке. – С тех пор, как нас отправили в Дервар, я музыки, кажется, и не слышал. Уже семь лет. Красота… Так послушаешь и забудешь, что снаружи творится.