Елена Ха - Призрак графа Шереметева

– Паш, я прям поражаюсь твоему терпению! Если бы за мной постоянно бегали с такой щенячьей преданностью в глазах, я бы уже давно в грубой форме задала направление движения. А тебе не надоела твоя собачонка?

– Не особо, – буркнул парень.

– Так вы встречаетесь? – с ехидцей спросила Лида.

– Ещё чего! Она просто … – возмутился Паша, но так и не смог объяснить, кто же для него Нюта.

– А хочешь со мной встречаться? – спокойно спросила Лида и невозмутимо посмотрела парню прямо в глаза.

У Пашки перехватило дыхание, сердце застучало где-то в области висков. Но он старался даже виду не показать, что этот простой вопрос взорвал его вселенную.

– Да, – как можно спокойней ответил счастливый влюбленный.

– Отлично! Я тоже не против, – ответила Лида и кокетливо улыбнулась.

Пока Пашка абсолютно счастливо пялился на неё, девочка добавила:

– Но ты должен доказать, что Аня для тебя ничего не значит.

– Как?

– Мммм… Пусть при всём классе признается тебе в любви, а ты громко, чтобы мы все слышали, пошли её куда подальше.

Пашкино сердца пропустило пару ударов. Недоумение и разочарование обожгли глаза до слёз. Пришлось часто поморгать, чтобы затолкать их обратно в слёзные железы. Парень, как в первый раз, посмотрел на стоящую перед ним девушку, красивую, нежную, заглянул как можно глубже в прозрачно-голубые глаза, пытаясь прочитать её мысли.

– Зачем тебе это? – тихо спросил парень.

– Меня раздражаю её вечные улыбки. Ходит и везде, как дура, улыбается. А её ещё умной считают! – спокойно, с легкой иронией ответила Лида.

– Я подумаю, – безжизненным голосом ответил Паша.

– Ты должен сделать это сегодня во время экскурсии, иначе боюсь, у нас с тобой ничего не получиться.

Сказав это, Лида развернулась, взмахнув веером своих светлых пышных волос, и последовала за экскурсоводом. За ней потянулся шлейф из смеси цветочных ароматов. Впервые Паше показалось, что Лида пахнет удушающе сладко.

Класс водили по большому залу с разнообразными музыкальными инструментами, что-то рассказывали, показывали и даже давали послушать, но Паша ничего не видел и не слышал, в ушах его шумело, в голове пульсировала боль. Он смотрел на Лиду, которая пару раз ему подмигнула, и не понимал, как она могла просить о таком, смотрел на Нюту, которая с жадностью ловила каждое слово гида, и понимал, что не хочет обижать эту девочку. А ещё его мучали сомнения: если он не выполнит условие Лиды, то у него самого могут начаться проблемы.

Пашка знал, в эту красавицу влюблены практически все одноклассники, и если она начнет их подначивать, то их прежние шуточки покажутся ему детским лепетом.

Класс повели на второй этаж, где должен был состояться небольшой концерт. Паша плёлся в самом конце, от переживаний парня мутило. Он так сильно отстал, что весь класс успел зайти в зал, двери закрылись, а Паша остался один на лестницы. Он уже трусливо начал подумывать, не сбежать ли ему домой, как вдруг где-то рядом послышался детский плач.

**

Паша прислушался. Действительно за дверью, что была в дальнем конце лестничной площадке, кто-то безутешно рыдал.

Из зала, в котором скрылся 10 «В», раздались первые звуки тоскливой мелодии. За окном уже было темно, освещение лестницы почему-то выключили, и только свет фонарей с набережной разбавлял вечерний сумрак, приоткрывая Пашке ориентиры в пространстве.

Парень замер в нерешительности на последней ступени, с одной стороны ему нужно было идти к классу, с другой, плач уже перешел в тихий скулеж, а нерадивой мамаши, чей сын рыдал в соседнем зале, не наблюдалось. Перед парнем встал непростой выбор: пойти слушать тягучее завывание скрипки или попробовать утешить малыша. Оба занятия не сулили удовольствий. На одной чаше весов оказались помощь ребенку, на другой – заунывное сидение в одном, пусть и просторном, зале с Лидой и Нютой, перевесила помощь.

Паша решительно зашагал на звуки детских страданий.

Двери, за которыми раздавались всхлипы, оказались тяжелыми. Пришлось приложить максимум усилий, чтобы они бесшумно отворились и пропустили парня в темный зал, увешанный картинами. Из позолоченных рам в темноту величественно взирали солидные мужчины и загадочные женщины. В центре стоял черный рояль, на котором горела одинокая свеча в простом подсвечнике в форме блюдца. Вокруг все как будто пропиталось вязким запахом расплавленного воска. Рядом с изящным инструментом на черном табурете с витиеватыми ножками сидел кудрявый малыш лет шести. Пухлыми ручками он тер нос и глаза. Кожа мальчика была не просто бледной, она имела синюшный оттенок, как у залежалой курицы.