А.В. Леонов - УБЫР. Проклятье колдуна

Сысоев достал фотографию, запечатлевшую партию в домино.

– Скажите… я не вполне уверен, здесь снят Виктор Сергеевич или кто-то другой? Вроде он, а вроде… не похож на себя…

Пенсионер взглянул на фото и засмеялся.

– Он, он. Это было у него такое свойство: как боком повернётся, так на басурмана похож.

– А не можете сказать, многие ли это свойство примечали? Может, кто из своих его за то и подразнивал? По-дружески.

Свечников задумался.

– Да нет, такого не было. Не сказать, чтоб это у него прямо особая примета была. Я другой раз замечал… уж не знаю, при каких обстоятельствах угла зрения. Ну, может, другой раз и подкалывал. Точно не припомню.

– Значит, было такое свойство, но не сказать, чтоб прямо уж в глаза бросалось? – задумчиво спросил Сысоев.

– Да. В смысле нет. В смысле было, но не бросалось. А почему Вы спрашиваете?

– Порядок, Анатолий Олегович, порядок. Вот что ещё… вдруг припомните? Вам не доводилось… – майор с видом неисправимого бюрократа полез в портфель и продолжил: – Видеть этот нож?

– Так это ж Виктора Сергеевича нож! – воскликнул Свечников.

– Вы уверены?

– Конечно! Видно же, приметный. Он у него уже лет сто. А ручка года два как обломилась. Я ему всё говорил: купил бы ты себе новый ножик, дело-то копеечное. А он: да в моём холостяцком хозяйстве и этот сгодится!

Майор для проформы задал ещё несколько вопросов, попрощался со словоохотливым собеседником и поспешил в «серый дом».

Школа гудела, обсуждая из ряда вон выходящее событие. Народ роптал: Вите съездили в пятак, и Витя же оказался виноватым, а учительский любимчик, само собой, – белым и пушистым.

Конечно, на следующий день ему было страшновато идти на занятия. Но это уже была не та беспросветная робость, что угнетала его прежде. В нём свершился важный внутренний перелом: он поверил в свои силы. Он понимал, что воинское счастье переменчиво, и, может статься, в скором времени его поколотят. Но теперь он был уверен: это станет только его текущей неудачей, а не подтверждением того, что ему самой судьбой предназначено быть битым. И этой неудачи он своим обидчикам не спустит.

Неудачи, однако ж, не произошло. Витя, молодец против овец, перепугался до самого корня. Общественное мнение оставило ему лазейку, чтобы не отплачивать за неслыханное оскорбление – и при этом хоть как-то сохранить лицо. Витя поспешно юркнул в эту щель – давал понять, что, кабы б не учителя, то он бы! Ну, а раз уж в мире нет справедливости… «Х… ли связываться с говном, только вони будет», – с достоинством говорил хулиган своим приспешникам и презрительно сплёвывал. Приспешники согласно кивали, им тоже, после конфуза с главарём, не особенно хотелось связываться с очкариком. Нашёлся только один непонятливый юноша, который, что называется, «не просёк масть», – некий Жук. Этот Жук однажды вихляющейся походкой подошёл к пионерчику и заявил, что как он, Жук, поглядит, отличник что-то шибко блатной стал. Отличник спокойно посмотрел в лицо недалёкого приспешника, и приспешник не прочёл в этом взгляде ничего для себя вдохновляющего. Хороший мальчик равнодушно послал плохого по известному короткому адресу. В этом равнодушии заключалось нечто настолько обескураживающее, что плохой мальчик только и смог, что угрожающе буркнуть: «Ещё поговорим». Но обещанного разговора так и не состоялось.

Мальчик расправил плечи. Он не оставил своих занятий. Дома он постепенно соорудил небольшой спортивный уголок, а к заветной брошюрке добавил ещё вырезки из журнала «Советская милиция», который отец когда-то выписывал бог весть из каких побуждений. Время от времени он ввязывался в драки, и с каждым разом это становилось для него всё легче – как в физическом, так и в психологическом отношении. Случалось, он бывал и бит, но теперь редкие поражения не представляли для него трагедии. Его уверенность в себе всё крепла, и он, не без удивления, замечал: очень часто для того, чтобы осадить самого дерзкого на вид наглеца, вполне хватает одной этой уверенности. Такая простая развязка, однако, не всегда его радовала. Он полюбил то сладостное чувство, что возникает, когда врежешь по нахальной роже, ухмыляющейся в предвкушении твоего унижения, – и рожа, пуская кровавые сопли, только и сумеет, что в потрясении вытаращить тупые свои глазёнки. Иногда, когда долго не случалось драки, он сам искал её: крутился около хулиганистого вида типов, прикидываясь, что изрядно трусит, и, если тип клевал на удочку, – в мгновение ока сбрасывал маску и показывал свой острый оскал.