Анна Романова - Пять сигарет Машимона

Зашептали, загудели индейцы. Визг человечка в черной ткани им не понравился. Кто-то покрепче перехватил копье, и этот угрожающий жест не прошел мимо взгляда священника.

– Мы не будем его сжигать, – тихо и четко произнёс служка, – он сперва умрет, как предатель Иуда. Потом твой Новый и Великий Бог даст ему новую жизнь. Ведь ты сам нам говорил, что он всех простит, и всем даст еще жизни. Разве Машимон не заслуживает второй жизни? Он же тоже великий! – уже перешел на тон выше служка. Индейцы слушали его молча, не понимая ни слова.

– Твой Бог даст нашему новую жизнь и наречёт его своим Отцом! – закончил пламенную речь служка.

У аббата нестерпимо начала болеть голова и к тому моменту, когда тихий индеец закрутил эту хитрую историю с перевоплощением деревянного идола, головная боль разорвалась на тысячу мелких иголок, которые тут же воткнулись в его мозг.

– Чей отец? Бога нашего Иисуса, великомученика? – хрипел от боли аббат. – Вы там чего опять пили? Пошли вон отсюда, нелюди! С вами завтра по-другому поговорю! – выпалил и бессильно упал в глубокое резное кресло из чёрного дуба.

Индейцы стали громко переговариваться и даже покрикивать, и кивать в его сторону. Гнев заполнил небольшой притвор, и скоро должен был прорваться наружу.

– Господин наш, послушай! – продолжил служка, которого тоже напугал грозный настрой его братьев. – Машимон и есть наш Бог, как отец твоего Бога. Будет он Иосифом-плотником. Если ты заберёшь у нас Иосифа, мы уйдём. И войны твои в железных одеждах нам не преграда! И не будет тебе ни сыра, ни маниоки, ни коз.

Голова аббата дернулась в сторону, где стоял парламентер. Он понял, что поднимается бунт. И дай Всевышний, чтобы сейчас ему не вспороли брюхо. Вполне вероятно, что эти маленькие люди с разрисованной кожей и с дырками в ноздрях просто перебьют всех монахов и продолжат возносить своего Машимона. И закончится его путь на этой земле, а его тело и тела братьев так и останутся гнить без погребения под солнцем чужбины.

У аббата не осталось не сил, ни желания упираться, как и служить здесь, в забытом Богом месте. Его честолюбивые мечты о тихом аббатстве, где-то на нежном побережье любимой Испании были перечёркнуты этой миссией спасения и привлечения в орден непонятного и чудного народа.

Аббат нахмурил брови. Индейцы так же с трудом себя сдерживали и ждали решения. Затем аббат медленно поднялся из своего кресла и сделал несколько шагов к большому деревянному распятию.

Никто не ожидал, что он подскочит на месте как ужаленный осой, а после шлепнется у креста, раскинув руки в разные стороны. Аббат стал шептать молитву. Служка кивнул своим сородичам и те повторили кульбит аббата. Но слова молитвы они не смогли проговорить, поэтому просто мычали.

Спустя время аббат поднялся, отряхнул мантию и кивнул в знак одобрения. Индейцы завопили на все лады в знак того, что согласие найдено, и ринулись на улицу. За вечер новость о том, что их Великий Бог теперь «Отец Иосиф и Иуда» облетела каждую хижину. Все встало на свои прежние места. Никто после не удосуживался сопоставить Святое Писание и роль Машимона во всем карнавале жизни. Простые люди довольствовались простым решением.

***

Салана – так много гласных в этом имени. Са-ла-на.

Это певучее имя дала при рождении бабка Лачи, поглаживая розовую щечку маленького личика. Каждый раз при этом бабка пришептывала: «Ты – Са-ла-на, ты – вечность».

Салана родилась под утро, после душной и бесконечной ночи, изрядно вымотав свою крикливую мать. Утренний свет принял девочку в цыганской телеге Лачи. Она стала третьим по счету дитя у взбалмошных родителей.

Их табор насчитывал дюжину взрослых и около трех десятков сопливых детей. Они без устали кочевал по жаркой Мексике. В кибитках, запряженных старыми мулами, – настоящих коней у них давно уже не было.

Корни табора тянулись далеко за океан, в далекую и холодную Россию. «Кэлдэрары ррусуря» – русские цыгане. Прадед нынешнего барона тосковал по теплу и солнцу. Детские воспоминания о теплой Молдавии с бескрайними полями и горами, залитыми солнцем, не давали ему покоя. Ему надоели промозглость и холод, и вечное скитание без цели. Тогда и повел он людей за западные границы холодной державы. Но в Молдавии у них не срослось, так как в их местечке уже обжились семьи родственников, и места на всех не хватало. Тогда барон решил уйти далеко, чтобы новые дороги принадлежали только его роду. Их кривые кибитки проехали Польшу, Румынию, Францию, Испанию. Смышлёный народ легко цеплял на подолы пестрых юбок и пояса черных брюк новые традиции, навыки и обычаи, их речь наполнялась множеством новых слов, подобранных по пути следования. К концу своего путешествия от вида настоящих цыган остались только пестрые юбки, да сам барон. В Испании они долго мялись в порту перед здоровенным кораблем, спорили между собой. Им предстояло подняться на борт и плыть по воде. Люди дорог должны были отдать свои судьбы во власть водной стихии. Споры прекратил барон, успевший подкупить одного капитана, и цыгане снова решились на очередную авантюру: продали своих коней и кибитки, женщины туго завязали вещи в узелки, подхватили детей и юбки и последовали за своими мужчинами вверх по шаткой лесенке на борт корабля. После тошнотворного плаванья они прибыли в свой новый мир.