Виктор Громов - Пепел революции

— Да кто же это сделал?! Бандиты какие?

— Не знаю, — спокойно солгал гость. Не видел.

Смотритель стал судорожно думать, что предпринять. Новости были очень плохие. Красные двигались очень быстро из Киева на юг, может уже и в его уездный город добрались. И что, как он поедет туда, когда не понятно какая власть, старая, новая или вообще никакой?

— У тебя связь с соседними станциями есть? — невзначай спросил гость.

— Откуда там, — думая о своем ответил смотритель. Полгода сидим без связи, потом кое-как наладят, через неделю снова тишина.

Гость заметно успокоился и приступил к еде. Смотритель же, не избалованный человеческим общением, не собирался сдаваться так скоро.

— Как зовут-то тебя, человече? Не сердись, не правильно это сидеть не знакомившись. Я, к примеру, Матвей Федорович.

— Евгений Яковлевич. Кильчевский.

— Евгений Яковлевич, уж не в Одессу ли путь держишь?

— Туда, к морю, туда. Откуда догадался?

— А тут других направлений-то и нет. Или на север, в Киев, или на юг. Но на север, — хихикнул старик, — никто сейчас не поедет. Здорово красные белым всыпали? — старик гнусаво засмеялся, потом опомнился, кто перед ним, и испуганно заерзал, — ты извини меня, Евгений Яковлевич, глупого старика, я не хотел…

— Всыпали хорошо. Сейчас все бегут на юг, стараясь спасти свою шкуру. Скоро будут здесь и скинут всех в море.

— Да что же это такое, Евгений Яковлевич, неужто никогда не закончится эта война? Сначала немцы, потом гетман, потом красные, потом белые, теперь снова красные. А потом что? Турок придет или поляк какой?

— Никто не знает. Все куда-то бегут.

— А ты сам, Евгений Яковлевич, не военный? Прости, что спрашиваю, но у тебя шинель и шашка. Отбился от своих, чтоля?

— Нет, Матвей Федорович. Не военный. Какая была одежда, такую и одел.

— Ты не здешний, вроде. Из Москвы, поди?

— Нет, я из…не отсюда. Далеко мой дом, да и дома уже нет никакого.

— Не боишься ты, Евгений Яковлевич, что в шинели офицера и с нездешним выговором тебя махновцы поймают? Знаешь, что они с пленными беляками вытворяют?

Гость криво ухмыльнулся, но не ответил.

— А что, бывают в здешних краях махновцы, отец? Далековато-то же от Гуляй-поля.

— А кто их поймет, махновцы это али какие другие бандиты? Бывает, приезжают какие-то. Приедут, посмотрят станцию, остановят для проверки пару поездов и бывай.

Кильчевский почти полностью высох за время неспешного разговора, однако, как заметил смотритель, пистолет держал на расстоянии вытянутой руки.

— Как думаешь, Матвей Федорович, до утра закончится дождь? Мне ехать надо, и так столько времени потерял.

— Бог его знает. Я уже снег ждал, а дождь полил окаянный. Ты можешь пожить у меня, пока он не прекратится. Как ты дом-то мой нашел? Если не знать, где он, его никто не может увидеть.

Гость промолчал. Потом потянулся к своему саквояжу, порылся там и достал бутыль с мутной жидкостью.

— Спирт. Давай выпьем, отец. Такая ночь на дворе, что никакой черт носа своего не высунет. Можем с тобой сегодня спать спокойно.

— Ты же высунул, — возразил смотритель. И не только высунул, а проделал большой путь и нашел мой дом. А что смог найти один человек, отыщет и другой.

Под спирт пошел уже другой разговор. Евгений Яковлевич рассказывал старику о ситуации в Киеве и Харьков, о ценах там, о дефиците. Смотритель поведал о своей семье, умершей много лет назад жене и дочках, которые еще до войны уехали в Москву. От них последнее время не было вестей, и он очень тревожился.

Постепенно, под старческие причитания и после выпитого, гость задремал прямо за столом. Из самых глубин его разума появились странные сны. Или же это была явь? Видел он, как ищет его какая-то тень, носится по голой степи от одной могилы к другой. Носится и не может найти. Наконец, добралась тень до разбитого поезда, покружила рядом, и полетела в сторону чудовищ. Потом поняла, что взяла неверный след, вернулась назад и начала медленно кружиться вокруг вагонов, то поднимаясь высоко над землей, то проникая в темные вагоны, и шмыгая между колес. Она чувствовала его, чувствовала и не могла найти. То злодеяние, которое случилось с поездом, спутало его след, тень не могла определить направление, оно было едва различимо под тяжестью кровь и ужаса убитых людей. Не обращая внимание на ничего не понимающих призраков, удивленно летающих в свою первую ночь после смерти, тень еще немного покружилась вокруг поезда и полетела на восток, где на горизонте уже начинала светлеть нить рассвета. Кильчевский был безмолвным наблюдателем этих метаний тени и, когда наконец она улетела, он почувствовал ни с чем не выразимое облегчение. Его враги не смогли обнаружить эту богом забытую станцию. Ночь и день за ней он в безопасности, а за это время надо уехать как можно дальше. Смерть людей в поезде, лютая и страшная, послужила ему на благо, и он мысленно во сне поблагодарил их, невольно помогающих ему после смерти.