Мэтт Коджешау - Пески Белой пустыни

Пропажу моего давнего друга и коллеги Карла Мюндерблау объясняют по-разному. Все эти истории, несомненно, могли бы заслуживать большей огласки, если бы не нашлось более правдоподобной гипотезы, которой, однако, не желают придерживаться в массовой культуре. Журналисты не обращают совершенно никакого внимания на оставленный в месте происшествия кратер глубиной порядка семидесяти метров. Их больше интересуют теории о зыбучих песках и прочей несусветице, никак не вяжущейся с действительностью. Лишь спустя триста шестьдесят пять дней, когда страсти приутихли и общество готово к самым невероятным откровениям, я отважусь раскрыть завесу тайны исчезновения моего коллеги, профессора Карла Мюндерблау.

В конце девятнадцатого – начале двадцатого века весь мир поразила “лихорадка” египтологии, вызванная археологическими находками таких именитых профессоров, как Франсуа Мариет, Гастон Масперо, Питри Флиндерс и Говард Картер. Картер был особенно интересен за счет обнаруженной им в Долине царей гробницы Тутанхамона и созданной вокруг неё атмосферы загадочного проклятья. Мы, естественно, не остались в стороне и как люди, увлекающиеся арабистикой, стали собирать средства на экспедицию в Египет. Используя всевозможные методы для продвижения нашей авантюры, упомянутый мной профессор Мюндерблау, получивший высшие философское и теологическое образования в Рейнском университете и защитивший в 1923 году докторскую диссертацию по востоковедению, воспользовался своими связями в научном сообществе и подключил к работе парочку любителей древностей и нашел надежных спонсоров. Так, по прошествии двух лет сбора средств и тщательного планирования нашей исследовательской работы, в 1931 году мы положили глаз на район нетронутой пустыни севернее Фарафры; это место называют еще Белой пустыней. А вызвала интерес она потому, что годом ранее из несвязанных между собой источников поступила информация о якобы успешной экспедиции некоего Стэнли Хитенса, которого и знать не знали до этого события. Так или иначе, планам нашим ничто не могло помешать и в мае тридцать первого года мы приступили к их осуществлению.

Несколько недель спустя, в 6:30 утра 23 мая мы прибыли в Фарафру. Её куполовидные глиняные домики в традиционном египетском стиле сохраняли свое безмолвье на протяжении всего нашего нахождения в их среде. Арабы, большей частью бедуины, хоть и глядели на нас косо, но не выражали какой-либо неприязни. Их одежды идеально подходили под местный климат, мы же в своих европейских брюках и белых воротничках резко выделялись из общей массы, этим-то и вызывая недружелюбные взгляды прохожих.

Перед непосредственным выездом в пустыню нам предстояло закупиться в самой деревне продуктами да питьевой водой. На местном базаре, изобилующем узорчатыми коврами, нам кроме еды продали пару хороших верблюдов и раба, который знал о местах проводившихся в Белой пустыне раскопок. Косноязычный негр с вдохновением ведал нам истории о некой пирамиде, которая после сильных ветров освободилась от песчаного слоя. При его словах многие местные арабы хватались за головы и показывали непонятные жесты. Это было довольно занимательно и я решил расспросить о странном поведении жителей Фарафры одного интересного на вид мужчину, игравшего на флейте у глиняной стены одного из домов. Его седая борода и фиолетовый балахон выдавали в нем старожила, который, вполне возможно, в состоянии поведать нам тайны оазисной деревни. Используя переводчика, я задал пару вопросов престарелому музыканту, который, отвлекшись от своих мелодий, рассказал о предшествовавших нам иностранцах, отважившихся следовать “греховному пути”.

– Ума не прилагать, чаго за путь таков. – высказал свое мнение негр, уставившись на полученные от нас монеты. Его взгляды, конечно, никого не заботили, но интересно все таки то, как он всячески отговаривался от рассказываемой стариком истории.

– Я – говорит музыкант – не могу повлиять на ваш выбор. Вижу, мужчины вы напористые и не станете прислушиваться к моим советам. Пустыня, быть может, выглядит и мёртвой, но знайте то, что смерть не обходит здешние места стороной. Мне, однако, больше нечего вам сказать. Да смилостивится над вами Анталиона Аль – Химмельхотеп.

Закончив этим выражением свою речь, старик продолжил играть на флейте, извлекая из нее усыпляющие своей простотой мелодии.