Максим Антонов - Новолуние

– Мне кажется они хорошие, не такие, как ты рассказывал, – эти слова сошли с её губ на полушепоте. Страх передо мной чувствовался в её мелодичном голосе.

– Ты прожила невероятно мало на этом свете. Твои семнадцать лет -ничто перед моими сотнями. Я видел, как пали великие цивилизации этого мира. Видел, как строились новые, но люди всегда были одинаковыми. Они коварны, эгоистичны и злы. Не пытайся находить в них то, чего нет на самом деле. Они не способны к пониманию и сочувствию. Как только они видят кого-то превосходящего их, в них просыпается злоба и зависть. Они не любят тех, кто не похож на них, – заботливым родительским тоном произнёс я.

Она молчала. Знала, что я прав. Знала, что моя мудрость и жизненный опыт давно перевалили за тысячелетие. Но всё же что-то в её голове пряталось. Что-то не хотело, чтобы его заметил я. Меня пугало это.

Моя дочь никогда не прятала от меня своих мыслей. Что-то в ней противилось природе её отца.

– Эти пахари и скотоводы недостойны такого общества, как ты. Спустя некоторое время они и их грязные мысли подохнут! А ты останешься жить с этими воспоминаниями, которые не покинут тебя до скончания времен, – вложил я в свой тон строгости и отвращения. – Я понимаю тебя, – сменил я свой тон на сопереживающий. – Я понимаю, насколько могут быть сильны чувства, насколько разум может отойти на задний план перед зовом сердца, но пойми же меня, это не первый человек, который за твою бесконечно долгую жизнь западёт тебе в сердце.

Она так наивна и хрупка. Зря я отпустил её одну. Зря я разрешил ей познакомиться с людьми. Не стоило мне свою глупую девочку отпускать к этим монстрам. Они могут причинить ей боль. Не ту боль, что оставляет раны на теле, а ту боль, что никогда не затягивается в сердце.

Сейчас она стоит передо мной в этом жалком подобии одежды из грубой ткани, с опущенной головой, насквозь пропахшая этими человечишками. Её хрупкие плечи сжались внутрь, делая её маленькой и беспомощной. Одна рука опустилась на предплечье и, будто от холода, потёрла его. Моя хрупкая дочь.

– Есть в их селении подобные нам? – перешёл я к тому вопросу, ради которого вызвал её этой ночью в лес.

– Не… не знаю, отец. Я ещё не до конца уверена, – дрожащим голосом произнесла она.

Что-то в её голове натянулось. Что-то на секунду вышло в её разуме и моментально пропало, не оставив и следа. Но лёгкий осадок лжи всё ещё витал в наивной детской голове.

– Они хорошие, добрые, отец, – не поднимая на меня глаз, произнесла она.

– Добрые, пока не узнают, кто ты на самом деле, волчья дочь. А как только они узнают твою тайну, они убьют тебя, как твоих братьев и сестёр.

Услышав эти слова, она всхлипнула и ушла прочь, бесшумно растворяясь в стволах деревьев.

Что-то подсказывает мне, что моя дочь на распутье. Что-то внутри меня, что никогда не лгало, говорит, что я её тоже потеряю. Если подобное случится вновь, я перегрызу каждую глотку от мало до велика в этом селении. Никто не увидит следующего утра. Ни одна душа. Если умирают мои дети, смерть их ублюдков – лишь малая расплата за содеянное.

Я отошёл глубже в лес и со всех ног бросился прочь. Мой зверь просит крови! Охота! Кровь! Дикая Тропа открылась, и я поддался инстинктам, глубоко спрятанным внутри этой волчьей плоти.

Вдруг всё перед глазами исчезло. Лес растворился в темноте, а мысли стали лишь вспышками чужих воспоминаний. Не моих воспоминаний.

Я оказался в темноте. Никого и ничего не было вокруг. Я обернулся – ничего. Лишь непроглядная тьма растекалась вокруг меня, не давая моим инстинктам глубоко вздохнуть.

Что-то грохнуло впереди, и я пошёл на шум, не понимая где это и что это. Где-то впереди что-то билось в панике. Казалось, оно было заперто и не могло освободиться. Мои уши уловили жалкое скуление.

Я ускорил шаг, чтобы скорее добраться до беспомощного существа.

Из темноты стали проявляться очертания некого большого ящика, накрытого чёрным полотном. Подбежав к ящику, я, не задумываясь, стянул ткань. Огромное чёрное полотно медленно сползло с толстых железных прутьев наземь. Внутри клетки что-то шевельнулось. Вспыхнули красным чьи-то глаза. Поднялось внутриутробное рычание, наполненное злобой.

Ох, нет! Что я наделал!

Хищник вплотную подступил к решётке, разделяющей нас, и его красные глаза начали вспыхивать огнём, заполняя все вокруг, поглощая тьму и меня. Хищник становился всё больше и больше, а его красные глаза, наполненные жаждой, сжирали окружающую нас тьму.