Александра Степанова - Мгновения вечности

«Пару дней»… Это прозвучало как-то странно. Как теперь отсчитывать время?

Я перечитала записку:

«Мама, со мной все в порядке! Мы с тобой не одни, со мной еще мой друг Александр, мы пошли проведать его семью. Не уходи никуда, я скоро буду!»

Эмма

Так. Ну все.

– Можно идти.

Теперь при виде застывшего на ступенях старика я больше не боялась. Я воспринимала себя и Акунина как двух туристов, посетивших чудовищных размеров Музей Мадам Тюссо. "Манекены" казались мне просто копиями людей – невероятно похожими на них, но все же искусственными и нестрашными.

Акунин шел быстро, все время хмурился. Я едва поспевала за ним, но не просила сбавить темп, ведь я и сама также спешила к маме. Я не спросила, далеко ли идти, но уже скоро получила ответ на свой вопрос – Акунин зашел в подъезд; его дом от моего отделяло всего два двора.

– Лифт не работает, – мрачно сказал он, – восьмой этаж.

– Но ты же сам говорил… – для верности я нажала кнопку еще несколько раз, – то, чего мы касаемся, "размораживается". Так почему не начинают работать лифты – в моем доме и здесь?

– Могу лишь предположить, – бесцветным голосом произнес Александр. Я с тревогой посмотрела на него: что-то явно было не так.

– Я вся внимание, – мне хотелось разжечь в нем хотя бы искру любопытства.

– Скорее всего, – он тяжело прислонился к стене, – если мы найдем нужные лифтерные и перезапустим пульт, то лифты заработают. Ну, а пока что…придется подниматься пешком.

– Ничего.

Что такое восемь этажей по сравнению с тем, чтобы стоять внизу одной! Я прыгала через две ступеньки, но на пятом этаже выдохлась и поплелась еле-еле. Акунин меня обогнал. Поднявшись на восьмой этаж, я просто прошла в квартиру, дверь которой была открыта нараспашку.

Квартира показалась мне уютной – светлая, хорошо обставленная, с приятными для глаз деталями вроде картин, изящных статуэток и фотографий. На кухне, оформленной в бежево-зеленых тонах, никого не оказалось. Я прошла в зал и…замерла на месте.

На диване сидели две фигуры, замершие в немом отчаянии. Что это? Они чувствовали приближение кошмара? Женщина смотрела на что-то невидимое в своих руках, а на ее «восковых» щеках все еще блестели слезы. Ее окаменевший муж сидел рядом. Теперь я не могла представить, что нахожусь в музее: эти двое не были «манекенами», как другие, они были людьми. В последний момент они чувствовали, их боль передавали застывшие поникшие плечи и скулы, сведенные вечными рыданиями.

На коленях перед диваном, такой же неподвижный, стоял их сын. Я с трудом удержалась, чтобы не окликнуть Акунина – боялась, что он тоже превратился в скорбное изваяние. Я подошла и положила руку ему на плечо, чтобы поддержать. Мне показалось, что он в ответ благодарно сжал мою ладонь, но он лишь вложил в нее какую-то бумагу.

Я молча развернула ее. Так вот что женщина держала в руках – письмо! Строчки еле угадывались, до того их размыли потоки слез.

– Что ты сделал?! – я в ужасе уставилась на Акунина, как только смысл написанного дошел до меня, – что ты ХОТЕЛ сделать? Скажи, что я ошибаюсь!

– Я хотел покончить с собой, – кивнул Акунин, – а записку написал, чтобы родители не думали, что это из-за них.

Я посмотрела на папу Александра. В его судорожно сжатых руках был мобильный телефон, второй мобильник лежал рядом с женой. Они звонили сыну, его и своим друзьям, в больницы и морги, а потом ждали новостей. И надеялись, что позвонит он.

Акунин протянул руку и кончиками пальцев провел по маминой щеке. Это было что-то настолько личное, что я отвела взгляд.

– Почему? – тихо спросила я.

Акунин нервно дернул плечами и заявил:

– Мне скучно жить.

– Ты думал, самоубийство тебя развеселит?

– Это фраза из анекдота.

– Вот именно.

Александр присел на ковер рядом со мной. Его взгляд был прикован к родителям, я же, напротив, не могла на них смотреть. Так мы сидели очень долго. Я легонько дотрагивалась указательным пальцем до большого, отмеряя секунды: когда я сидела рядом с застывшими людьми, мне начинало казаться, что я становлюсь чем-то нематериальным.

– А твоя сестра? – спросила я.

Акунин покачал головой. Наверное, детская была рядом, за дверью. Я не хотела входить туда и видеть застывшего ребенка.

– Ты хочешь побыть один? – спросила я, – я уйду на кухню.

– Нет, – Акунин как будто очнулся, – если ты не против, вернемся к тебе. Может, твоей маме повезло больше, и она вернется.

– Хорошо, – я поднялась с ковра и за руку потянула Александра за собой. Ему нужно было покинуть это место, иначе горечь и чувство вины надолго поглотят его.