Дана Кубрак - Послания

Хочу напоследок выразить надежду на то, что все начертанные в ней лица по мере чтения хотя бы ненадолго прояснятся перед тобой. Если же я выполнила эту задачу, значит, я добилась цели.

Как писателя.

Как ищущего.

Как человека.

Я не Марина 3 3 Далее – «Марине Ц.» , не Мюссе,

Что исповедал сына века.

Я знаю лишь, что человека

Не запереть в одном эссе.

Дана А.-Кубрак

Случайные лица,

Беспечные лица –

Мрачные скрепы

Наддверных замков.

И некуда деться,

И некуда скрыться

От неподъёмных

Цепей и оков.

Кто собран из пепла?

Кто слеплен из глины?

Кто мрачен и горд

До отчаянья?

Кто ввысь вознесётся?

Кто рухнет бессильно,

Без слова, без стона, без чаянья?

Беспечные лица,

Случайные лица –

Для маски нет тлена

Просвета и мглы.

И некуда деться,

И некуда скрыться –

Все снятые маски

Пусты – как и мы.

Молчи, скрывайся и таи

Все чувства и мечты свои,

(Тютчев)

успей, не дай сорваться, не столкни над пропастью в туманном сером море.

Молчи, душа моя, всё сказано тобою. В миноре торопливо, без потока лжи – безжалостно, до ужаса, до дрожи – справедливо.

Беги, душа моя. Беги из мира, что в тебе забыт и посерел давно бесповоротно. В нём – шум и скрежет чужеродный. А ещё – всего лишь жизнь, забытая, забитая, словно не моя. Ещё не лишённая надежды.

Она дразнит и мстит мне – ни за что – ни на что не смотря.

А я – отвечаю ей тем же.

Ни слова, душа. Отныне больше ни слова. С интонацией – той, (моей?) – мне знакомой. А теперь – такой чужеродной, пустой, не играющей роли ни в чём. Ей бы только в море.

Туманное, безмолвное, уже не живое.

Мысль изречённая есть ложь. Поэтому молчи. Молчи внутри и меня не трожь боле, и без тебя тошно. Будь осторожней, молчи, вместе с тем не растеряй груз мира, что в тебе всё же заложен – серого и забытого, кем-то (мной?) когда-то любимого.

Прости, душа, себя, что растворившись в себе самой, и жизнь без остатка утянула.

Поглотила, не успела, подтолкнула к краю обрыва на краю туманного дня.

Итак, я [больше не] стою у жизни на краю. Но лик её – пусть в этот миг – прекрасен. Не для меня, но для других – на их беду.

Постой, душа. Я за тобой, в туман – он от твоей скорби красен –

иду.

07/V – 22.

Ты – не молчи, кричи и не стихай. В молчании опасность, в молчании – страх, который, сколько ни скрывай, задушит жизни ясность на корню. У края – жизни, ужель она успела? – стою, молчу, отныне, а право голоса тебе всецело

отдаю.

18/V – 22

Ускользая в темноте,

Растворяясь в тишине –

Строки вкрадчиво поют

О тебе и обо мне.

Оставляя след багряный,

Расползаются в глуши.

Смутный стих алеет раной

На бумаге и в душе

Первый стих из взрослой жизни –

Первый сонм из смутных фраз.

После первой ясной мысли

Обрывается рассказ.

4 4 С тобой к любви (фр.)

В туманной сказке, холодной ласке,

Les chaînes de glace 5 5 В оковах льда (фр.)

Не могут маски в шумах и лязге

Trouver ses places 6 6 Найти своё место (фр.) .

Взываю к чести, без тяги к лести,

À un cœur pur 7 7 К чистому сердцу (фр.) –

Разрушить вместе, без зла и мести,

Le dernier mur. 8 8 Последнюю стену (фр.)

9 9 Марина Сараева (2001–2019)

Я не обязан понимать 10 10 Здесь и далее: М. Сараева « Если в мире не будет меня »

И всех любить.

Я ненавижу обнимать,

Тех, кому жить,

Того, кто бросит вслед за мной

Из льда слова,

Того, кто умерший душой –

Любовь мертва.

Мертва, как солнца яркий свет,

Как тень во мгле.

Мертва, как ты, которой нет

В моём окне.

В моём окне передо мной

Струится свет,

Всем тем, кто проклят, но живой,

Спасенья нет.

Дельфин под маскою акул

Не видит дна.

Ты, безвозвратно утонув, –

В толпе одна.

Девицы белокурой лик

Манит, как сон.

Огонь могуч, огонь велик,

Бессмертен он.

Я не люблю тебя, любовь –

Мой страх воспет.

И феечек лиловых вновь

На Марсе нет.

Сквозь суматоху обогнал

Цветущий май.

Прости, что я тебя не знал.

Мне жаль.

Невинным

Когда Фолке Линд был совсем ребёнком, на одной из прогулок он обнаружил на окраине города полуразрушенное гнездо. Даже спустя годы он помнил, как осторожно снимал спутанные ветви и листья с покосившегося дерева, как аккуратно пытался достать застрявшие среди них – почему-то ослепительно-белые – перья, и как порывисто отбросил от себя гнездо, заметив в его глубине окровавленные останки белого воронёнка – почему-то совершенно чисто белого, без единого чёрного пятнышка. Фолке Линд долго помнил о том, как остерегался после всех городских ворон, что так жестоко растерзали однажды своего собственного собрата. Впрочем, в городке, где для кровожадных птиц было настоящее раздолье, ибо под властной феодальной рукой без суда казнили случайных несчастных с завидной регулярностью, оставляя тела на пустой центральной площади, это было не так-то просто.