Екатерина Бобровенко - Ловцы снов (СИ)

Я. Не. Хотел...

...Огромных усилий стоит заставить собственное тело двигаться. Еще больше - чтобы совершить второй - последний - бросок, приводящий к итогу: Сон бесчувственно валится на снег, как кукла, у которой подрезали нитки. Я почти таким же потрепанным кулем оседаю на припорошенные камни тротуара, уже мало о чем заботясь в этой жизни. Серый снег повсюду: жжется и влажно липнет, пропитывая затхлой копотью одежду, в капюшоне, в ботинках, забившийся за ворот куртки, холодит шею. Но еще больше донимает преследующее, будто отпечатавшееся на изнанке век, пронзительное, ноющее, тоскливо щемящее чувство измождающей печали, словно впитавшееся в кровь и теперь текущее по сосудам. Перед глазами - сплошная серость, из мира выкачали краски, оставив буро-красную сепию.

Игнорирую распластавшееся между накренившихся домов уже дважды неживое тело и, поднявшись, наконец бреду прочь, проклиная всеми доступными средствами и словами то, что мне приходится делать.

Достаю телефон, не с первого раза попадая рукой в щель кармана, - нужно все-таки отчитаться, - но вместо общего номера Отдела набираю другой, не менее знакомый, но более родной.

"Гер?.." - "Я в штабе. Что-то срочное?" - на меня откуда-то из потусторонней реальности словно тянет запахом ароматного кофе, забытого в чашке на краю рабочего стола. В трубке слышится звонкий перестук пальцев по клавиатуре, а в знакомом голосе - усталость, удовлетворение и полное отсутствие раздраженности. Человек, любящий свою работу. И так уютно все там, что не хочется отвлекать. - "Нет, ничего. Все в полном... порядке" - я слышу паузу и активный дробный перестук. - "Ну вот и хорошо. Удачи!.."

Мерные гудки смешиваются с гулом крови в висках. Так всегда...

* * *

Назад, в объятия родной берлоги, добираюсь, почти не ориентируясь в пространстве. Такси, на которое я раскошелился от всей переполненной усталостью души, как-то незаметно скоро останавливается в знакомом полутемном дворе. А мог ведь набить кассу, прокатив пару кругов по городу - я бы и не заметил...

В нашем городе, по крайней мере, в старой его части, дома тянутся в высоту не больше, чем на четыре - максимум девять - этажей. Мой из первых, он выделяется в округе, хотя подобных ему тут много: многоуровневая крыша, с иногда не слишком логичными перепадами, усеяна надстройками и самопроизвольными конфигурациями неизвестного назначения, выдуманными рачительным архитектором. Вперемешку с ними виден частокол вентиляционных труб и заложенных дымоходов, где весной, среди пыльной копоти, гнездятся чайки. Многие закладки обвалились со временем, и, бывает, в ветреную погоду старые трубы гудят и дрожат в стенах, под стоны и метания угодившего в западню ветра, и весь дом будто вибрирует, колышется в ответ, точно огромных зверь, вздымающий грудную клетку.

...Квартира встречает застоялой затхлостью. Скучно-квадратная спальня с наклонными низкими окнами мансарды кажется мрачной, душной и совсем чужой. У меня нет мебели, кроме кровати и письменного стола, поэтому все углы завалены моим барахлом, расползающимся по периметру стенок. Сами стены когда-то давно - еще до моего переезда - крашены в жизнеутверждающий подбадривающе-умиротворенный салатовый цвет; одна из них - та, что напротив окон, - сплошь уклеена плакатами и изрисованными пометками картами, среди которых - схема местного метро, бывшая необходимой в первое время.

Коридор - большой буквой "Т", правое ответвление упирается в кухню, где тоже все скромно: светлый гарнитур, стол с угловым диванчиком, гудящий холодильник металлического цвета - не знаю, зачем нужен последний, потому что почти всегда пустой.

Я переодеваюсь в комнате, стаскивая с себя прежнюю одежду - что-то в стирку, что-то - комком в угол, я даже не смотрю, куда. Солнцезащитные очки не треснули, вопреки ожиданиям, но все-таки пострадали при падении: по правому стеклу идет диагональю полукруглая светлая царапина. Ну и ладно. Пусть.

В ванной подтекает душ, тусклая лампочка, давно требовавшая замены, теперь раздражающе помигивает, дробясь светом в кафельной плитке (опять этот салатовый!). Умываюсь холодной водой, пытаясь смыть вместе с ней напряжение в водосток; нарочито все делаю медленно. Размеренно, спокойно - так мне кажется. Во мне усталость сродни той, что в любую минуту готова вылиться неконтролируемой злостью на все и всех, а еще на то, что я делаю... сделал. И на тех - в большей своей части, - кто привел меня ко всему этому. Я знаю, как называется такая апатия, - Опустошение, следствие выпитых эмоций. Все эти термины придуманы как раз для того, чтобы понять причины происходящего и предотвратить возможные неправильные последствия. Я в этих терминах разбираюсь. Но лучше все равно не становится.