Анни Ривка - Непонятое чудовище

Телефонный звонок раздался внезапно и тут же сорвался эхом в ночи. Ламберт открыл глаза, осознавая момент пробуждения. Какое-то время он лежал и прислушивался к голосу тишины. В ней не было ничего, кроме собственных кошмарных мыслей, которые мучили с приходом ночи. Только потом нарастающий шум смог прервать размышления. За окном гулко хлестал дождь. Его звук слышался все отчетливее. Случайные капли попадали в незащищенное стекло, будто грозный атлет метал свои копья, ударяя то в железный козырек с точным попаданием, то промахивался, и капли, словно мелкие камушки, гулко били прямо в оконную линзу, норовив ворваться внутрь. От дождя воздух в комнате постепенно насыщался влагой, становясь свежим и легким. Ламберт тяжело и устало вздохнул, пытаясь уснуть. Приближаясь к тонкой каемке дремы, он вновь услышал громкий звонок, и на этот раз навязчивая мелодия трезвонила явнее. Протянув руку и нащупав телефон у изголовья кровати, ответил с тяжелым, почти болезненным стенанием изнутри.

– Слушаю, – откашлялся он, освобождая голос от сковывания сна.

– Товарищ инспектор, у нас тут это…

– Давай ближе к делу! – перебил Ламберт нерешительность собеседника.

На том проводе был помощник инспектора, молодой Аристарх Тимшин. Новобранцу, только что приступив к первому делу, не терпелось продемонстрировать свой профессионализм, тем самым возвышаясь в глазах отца, который каждый раз не уставая напоминал о своих заслугах на семейных ужинах, хвастаясь своими изощренными делами за двадцать лет службы в полиции. Аристарху лишь досаждали подобные разговоры. Он заведомо чувствовал неспособность преуспеть в профессии. К тому же испытывал отвращение к мертвецам, так как в детстве ему приходилось часто слышать разговоры матери, опасающейся за жизнь отца. Страх, взращенный внутри ребенка, делал его беззащитным при упоминании смерти. Его лицо сморщивалось, словно терпело боль, глаза сужались, нос заострялся, подтягивая кожу к векам.

– Обнаружен труп недалеко от города, в старом коровнике. Вы срочно нужны здесь! – прервавшись на паузу, он добавил: – А то ливень смоет все улики, – и в трубке повисла тишина на фоне дождя, словно шипение от помех радиоволн. – Товарищ инспектор? – произнес Аристарх. Чтобы удостовериться, что связь не разъединена, отнял телефон от уха, взглянув на горящий дисплей, и снова приложил обратно. – Вы меня слышите?

– Да слышу я! Выезжаю, пришли координаты! – и Ламберт оборвал связь.

Минуту инспектор лежал пластом, не шевелясь. На электронных часах в форме маленького плеера, что стояли на комоде напротив, светился зеленый циферблат, показывая четыре сорок. Ламберт поднялся, спуская лениво ноги с кровати, окуная ступни в промозглый холод пола. Согнувшись в спине дугой, в полумраке он ощутил, как его живот впал, словно внутри него образовалась пустая яма. Сцепив руки в замок и уронив голову вниз, на миг отключился от всего, смотря в пустоту пола, отдаляясь от своего бытия, погружаясь в ту воронку, что бесследно заманивала своим уединением. На кровати звякнул телефон, мгновение – и вспышка экрана тут же потухла, подобно падающей звезде в ночи. Ламберт растер лицо ладонями, прогоняя остатки дремоты.

Бессонница, словно некая блудница, заставляющая содрогнуться в желаниях, не давала ему покоя и мучила своим появлением почти каждую ночь, искушая сном. С тех пор как Ламберт развелся, застукав жену с любовником, бессонница и вовсе появилась с лицом, на котором отпечатались те ужасающие события, напоминавшие о пережитых моментах. Она стала содержанкой, что каждую ночь приходила с протянутой рукой и начинала жалобную трель его жизни. Поначалу он ненавидел жену, после – любовника, а после слово «предательство». Но вскоре осознал, что этот совершенно незнакомый ему человек преподнес прекрасную возможность жить своей жизнью. Все эти годы Ламберт словно гостил в собственном доме, среди вещей, которые ему не нравились, которые он не выбирал, не хотел, а мирился с этим, ведь всем распоряжалась его жена, включая одежду. Какие места стоит посещать, чтобы не быть хуже остальных, а через год сама купила обручальные кольца, решив, что время пришло, будто жизнь заведомо распланирована. Поняв, что изменить Ламберта невозможно, ведь работа требовала от него того устоя, к которому он привык.