Кристофер Голден - Новые страхи

– Я сплю, – подумала она. – Сплю на своем брачном ложе. – Но она никак не могла вспомнить ни подробностей свадебного вечера, ни пира, ни прелюбодеяния, а ведь это было необходимо. Плохо ли, хорошо ли, но вспомнить надо. Прикосновения, вздохи, восторг? Боль, тяжесть, принуждение? Конечно, она вспомнит хотя бы что-то из того, о чем шептали по ночам девочки в школе святой Димфны в спальне, расположенной в мансарде, когда им полагалось спать.

– Я сплю, – сказала она вслух. – Сплю на своем брачном ложе.

– Ох, нет, не спишь, – донесся голос из темноты, ломкий, хриплый и чуть насмешливый, как будто сказанное показалось говорившему забавным. Не Адольфус, нет. Женщина. Женщина, которая, судя по голосу, очень давно молчала.

Изабель вздрогнула. То, что тяготило ей грудь, звякнув, сползло и свалилось. Она села и ударилась головой о каменный выступ. Кожа в верхней части лба разошлась, и Изабель почувствовала, как по лицу потекла кровь. Она не сразу смогла снова заговорить.

– Кто вы? И где я? – Наставницы, сестры Мейрик, всегда говорили, что вопросы следует задавать при каждом подходящем случае.

«Никогда не знаешь, какие сведения помогут уцелеть», – учили сестры.

– Я – это ты, – отвечала женщина, и Изабель подумала, что, может быть, сошла с ума, и помолилась, чтобы проснуться. – Ну, ты до тебя, так я думаю. А ты есть я после меня.

– Не говорите загадками! Скажите, как мне проснуться?! – Прошу тебя, дух, освободи меня от этого бреда!

– Ах, ты думаешь, что на тебе скачет злой ночной дух? – В голосе послышалось удивление, говорящая захихикала, и это хихиканье повторило эхо. Где же они находятся? – О, нет, – сказал голос уже серьезней, хотя в нем угадывались следы только что прекратившегося хихиканья. – О, нет, бедная Изабель. Как ни прискорбно, ты бодрствуешь. Ты наконец-то очнулась от сна.

– Кто вы? Почему я здесь? Где мой муж? Я была на свадебном пиру… – Она умолкла, не находя в памяти никаких следов пира. Потом ей показалось, что она вспоминает кого-то – мать Адольфуса? – кто тянул ее за вуаль вниз, готовя к шествию через замок. Или это была кузина Инид? Или кузина Дельвин? Или?

Кто-то приподнял вуаль, это несомненно, ибо вуаль собралась в складки под затылком. Затем прочитали Volo [4] Я хочу, желаю (лат.) . , эхо произнесенных брачных обетов отразилось от стен, пола и сводчатого потолка небольшой часовни, в которой едва поместилось все семейство. Часовня была так мала, что в труднодоступное поместье Воллстоункрафтов на свадьбу пригласили лишь родственников.

И этих наставниц. Сестер Мейрик. Она не могла забыть их.

Прежние школьные наставницы Изабель, хоть и не получили приглашений, явились посмотреть, стать свидетелями сделанного ею выбора, убедиться, что все их наставления и деньги ее матери пропали впустую. Ни Орла, ни Фидельма не говорили с нею, не вымолвили ни слова, поздравляя или порицая. Ничего, кроме разочарованных взглядов в то время, как они с Адольфусом шли по проходу между скамьями часовни как муж и жена.

Вот!

Воспоминание, верное и надежное. Она идет рядом со своим красивым мужем, а сестры Мейрик так далеки от своей школы, где готовят отравительниц. Сестры смотрят на нее так, как будто она оставила их дом гореть. Будто выставила их на позор. Вовсе не приятное воспоминание, но хоть какое-то, да воспоминание. Настоящее. Подлинное. Что-то такое, за что можно держаться.

И другое воспоминание: сестры Мейрик снова на свадебном пиру, они ждут у дверей, а счастливых молодоженов приветствуют и поздравляют гости.

«Я должна заговорить с ними, – думает Изабель, – все-таки они любили меня на свой лад».

Она пробралась через толпу и стала перед своими прежними наставницами в великолепных нарядах. У Орлы левый глаз голубой, правый желтый. У Фидельмы наоборот. Фидельма заговорила далеко не сразу.

– Твоей матери, – сказала она, – должно быть стыдно.

Орла стала у Изабель за спиной, и та испытала неведомый ей прежде ужас.

– Фи! – сказала Орла и показала Изабель длинную серебряную заколку для волос с головкой, украшенной драгоценными камнями, в форме ромашки. Лепестки были из бриллиантов, а сердцевина, разделенная на половинки, из желтых топазов. Орла приподняла длинную вуаль Изабель и вставила заколку в ее сложную прическу, где никто не сможет увидеть это украшение и оценить его изящество.

– Это, – сказала Орла, – последнее из того, что мы можем для тебя сделать.

Изабель не успела ответить – сестры Мейрик, казалось, растворились в воздухе, хотя Изабель видела на их лицах выражение элегантного презрения, они не просто ушли, но ушли совсем.