Ирина Когр - В погоне за тенью

Саня только посмеялся. Уж он-то не понаслышке знал всякие нехорошие выражения. Иногда он такое загибал, что у меня уши сворачивались в трубочку. В детском доме его многому научили. Мой отец тоже употреблял нецензурные выражения, но мне он запрещал так говорить. Саня старался следить за собой, но бывало у него проскакивало. Однажды Саня мне признался, что перед поступлением несколько раз перечитывал книгу о хороших манерах, чтобы не выглядеть невоспитанным в школе. Уже в школе он аккуратно уточнял у меня спорные моменты, и я делился с ним мудростью. Саня, нужно было отдать ему должное, быстро учился и уже через полгода его вряд ли можно было отличить от сверстников из благополучных семей.

Когда физичка ушла, мы с Саней и Тохой всё-таки решили поинтересоваться у рабочих, когда же нам будут чинить трубу. В школе был морозильник, и, казалось, от холода можно было окочуриться. Выглянув из-за угла школы, мы увидели и услышали, как Амадей Иванович ругался с рабочими, а потом, взбешённый, пошёл в свой кабинет.

– Козлина, – бросил молодой рабочий, сплюнув, как только директор отошёл на приличное расстояние.

– Раскомандовался тут, – услышал я голос пожилого мужчины, закурившего сигарету. – Довыпендривается, так его вообще выкинут со всей своей школой отсюда!

– Он не козлина, – вдруг возмутился Саня. Мы по-прежнему выглядывали из-за угла школы, поэтому рабочие, сидевшие у подвала, тотчас повернули к нам головы. Вид у них был не сильно дружелюбный.

– А ну вали отсюда, шпана, пока уши не поотрывали! – с угрозой в голосе прикрикнул один из рабочих, нахмурившись.

Пришлось отойти от них подальше. Саня попытался что-то крикнуть им в ответ, но его уверенно оттащил Антон, явно не желающий вступать с перепалку. Меня он тоже схватил за руку и настойчиво потянул следом.

– Не трожь говно, чтоб не воняло! – строго сказал он Сане, и тому пришлось согласиться. Но за директора было обидно. Так мы в очередной раз осознали, насколько несправедлив мир, в котором люди оставляют других замерзать в ледяном помещении и не испытывают по этому поводу никаких угрызений совести.

Зато Саня уверенно выступал против этой несправедливости и смог изменить мир в лучшую сторону. Образ тех лет у Сани был очень милым. Хрупкий семиклассник с почти ангельским лицом и красивыми темными глубокими глазами. Он был постоянно так бледен, что казался почти неземным. Как потом выяснилось, было это из-за низкого содержания гемоглобина в крови: сказывалось плохое детдомовское содержание. Он очень мало ел и страдал отсутствием аппетита. Образ милого мальчика был своего рода маской, за которой скрывался непростой характер борца за справедливость.

Спустя многие годы меня спрашивали, как я относился к деятельности Бессонова. Поначалу «Гражданская оборона» хотела мира и свободы, но затем те самые люди, которые потом рассуждали о духовности и нравственности, объявили нас недолюдьми по каким-то своим основаниям, а мы просто восстали против этого. Не мы начали эту войну. Людям вообще свойственно искать себе врагов в окружающем мире. Их можно найти и сделать виноватыми во всех бедах, свалить на них все свои грехи и неудачи. Но в седьмом классе я не знал, что меня ждёт, и особо не задумывался о будущем. Оно было покрыто пеленой тумана, и я просто шёл туда, вглубь, следом за Сашей. И предскажи мне тогда кто мою судьбу, я бы всё равно пошёл следом, несмотря ни на что.

Каким-то образом Саня умудрился подружиться с одним из наших воспитателей и завхозом, отставным военным по кличке Соломон. Прозвище это ему дали сто лет назад, и никто не мог вспомнить, почему. Общего с мудрецом у него было немного. Он всё никак не мог забыть, что находится не в казарме, а в школе, и всё время пытался нас дрессировать. Мы вяло реагировали на его попытки сделать из нас «настоящих» мужиков. Он следил за дисциплиной в школе и доносил учителям о проказах и проступках. Попасться ему было очень неприятно. Он начинал орать как сумасшедший и нехорошо обзывался. Рукоприкладством он, к счастью, не занимался: Амадей вряд ли бы разрешил такое в «Городе Солнца».

Поймав ученика, Соломон обычно тащил его к директору или классной и в красках описывал, что такого ужасного натворил школьник, попутно приписывая ему и остальные грехи мира сего. В школе нельзя было пить, курить, заниматься сексом, ходить после отбоя, воровать еду в школьной столовой, ругаться матом, хамить учителям и делать ещё кучу всего разного. За нашей компанией числились лишь мелкие проступки вроде хождения по вечерам после отбоя. Мы ни разу не попадались на чём-то крупном. Например, на курении и распитии спиртных напитков. А ведь за такое могли и родителям настучать.