Анна Цой - Эшелон сумрака

Даже вскочила на ноги, всплеснув руками и распахнув глаза, со счастьем рассматривая потемневший ночной мир, проносящийся мимо. Или это я проносилась мимо него?

– Барабаны?! – его удивление читалось даже в холодном воздухе, – барабаны, – повторил он уже спокойно, но с сомнением, – потому что раньше их использовали военные?

Потому что я не знала больше ни одного инструмента, кроме несчастных барабанов – вот какой должен быть мой ответ. Я даже не знала, кто и когда их использует. Только слышала, как говорил о них муж сестры, когда ещё была дома.

Я стушевалась, ощущая, как с лица сползает улыбка, а после села на всё тот же поручень.

– Да, наверное, – шепнула неуверенно.

Он почувствовал мое сомнение сразу же:

– Меня впечатлило твое воодушевление, – его слова буквально улыбались, – однако, ты более юна, чем я предполагал, – теперь тон стал суров и надменен, – это даже к лучшему.

На минуту мы оба окунулись в молчание, прежде чем его прервала я сама:

– Мне семнадцать, милорд, – вновь солгала я.

Снизу послышался его тихий смех.

– Замечательная цифра для лжи, – насмешливый тон, – ты назвала её же, когда устраивалась сюда?

Я поджала губы.

– Нет, господин, – я неожиданно вспомнила с кем разговариваю, – меня не спрашивали вовсе.

– Не спрашивали? – его голос стал суровым и немного злым, – тебе меньше пятнадцати, – «догадался» он.

Я мотнула головой.

– Мне больше, милорд, – в кои то веки не соврала я.

Он, кажется, вновь подобрел и расслабился.

– Намного? – будто ленивый вопрос с присущей ему насмешливой манерой.

– На два года, – сообщила ему я.

Почему-то мне хотелось уподобиться ему в смехе. Наверное, из-за того, что это даже близко правдой не было, однако увидь он меня, то подумал бы над этой цифрой.

– Как скажешь, – не поверил он мне ни на каплю.

Но спорить не стал.

– Ты умеешь играть на каком-нибудь инструменте? – задумчивый вопрос от мужчины.

Вновь мотнула головой и опомнилась.

– Нет, господин, – процедила я.

Я хотела сейчас увидеть его выражение лица, чтобы узнать, хмурится ли он или вновь надсмехается. Смотреть на милую, широкую, кривую, растянутую, весёлую, живую, лучистую улыбку. Любую. Даже злую или надменную, принижающую. Но я могла лишь смотреть на тёмное беззвездное небо, прижимать к себе тощие колени и кутаться в ткань платья, спасаясь от пробирающего тело холода.

– Умеешь петь такие песни, но никогда даже не садилась за фортепиано? – удивился он, – ты дворянка? – интересующееся, а после поспешное, – постой. Какая ты дворянка, если тебе не больше пятнадцати, и ты… сбежала из дома? – прямой вопрос.

Но ответить на него мне было тяжело.

– Да, господин, – я выдохнула густой пар изо рта.

– Это чувствуется, – прохладное, – мы уже отъехали далеко от поместья твоего отца. Вернуть тебя возможно только на почтовой карете. До первой остановки могу выделить тебе офицерскую комнату – но не более.

Я дождалась нескольких секунд, чтобы не дай бог не перебить его, а после почти с мольбой сказала:

– Не надо, пожалуйста! Я не дворянка, господин! Устроилась работать сюда, а не…

– Знаешь в чём основное отличие между крестьянами и такими, как ты? – спросил он, только ответа не требовал совсем, – речь. Ни одна девушка низшего сословия не способна выразиться так, как делаешь это ты.

Бабушка. Так всегда говорила она. А она была травницей. Потому и научилась разговаривать с дворянами, часто приезжающими к ней за новыми настойками. Мама с отцом погибли, когда я ещё была младенцем, а старшая сестра входила в юношеский возраст. Она не поддавалась бабушкиному обучению, потому и выскочила замуж по-деревенски в четырнадцать, почти попав под заключение со своим мужем. Их спас ребёнок. Первый.

Когда я уезжала, а точнее убегала – их было уже четверо, и она была вновь на сносях. Я же радовалась, что бабушка не увидела этого кошмара, в который они превратили её дом, а после и тот, который не достроили сами.

– Меня никто не станет искать, – просипела я, – и у меня нет права занимать офицерскую комнату. Как и отнимать ваше время, господин. Простите.

Я поднялась на ноги, шагнула в сторону люка и остановилась от его последующих слов:

– Ты можешь остаться здесь ещё, – будто бы поспешное.

Что никак не вязалось с его статусом и манерой. Это удивило меня, потому я села обратно.

– Как пожелаете, господин, – я растерла ладони, немного подув на них как оказалось холодным воздухом.