Вики Филдс: Шкаф с ночными кошмарами

Он подписал эту фотографию:

«Кая Айрленд и Ной Эллисс, 10. 12. 12».

Я не забуду тебя, Ной.

Ни за что не забуду эти пронзительные глаза, добрую улыбку и мягкий тембр голоса.

Все закончилось в понедельник.

Отец все повторял, что страха на самом деле не существует, и я поверила ему. Сколько себя помню, я всегда пыталась скорее вычеркнуть из памяти все, что было связано с болью и страхом, пыталась локализовать больное место, срочно вылечить, чтобы забыть . Пыталась быстро разделаться с ним, пока он не парализовал все тело. Я всегда контролировала его. Но десятого декабря меня и мою восьмилетнюю сестру Джорджи похитил Стивен Роджерс.

Тогда я поняла, что вытолкнуть страх из сознания мало, – он вернется вновь. Вернется более сильным, придет вместе с Безнадежностью и Болью. Папа обманул. Он солгал, сказав, что страх находится в моей голове, – он выбрался наружу. Все отнял. Ничего не осталось.

Но я никогда не говорила об этом.

Я никогда не признавалась, что помню, что Стивен сотворил со мной; не признавалась ни родителям, ни врачам. Никто так и не узнал, что на самом деле случилось с малышкой Джорджи.

Я никому не говорила, что смех Стивена до сих пор преследует меня в ночных кошмарах. Я, бывает, просыпаюсь в поту посреди ночи и не могу понять, где нахожусь. Я дезориентирована, панически хватаю ртом воздух, пытаюсь наполнить горящие легкие, а в ушах сквозь пульсацию крови слышу смех Стивена. Не могу избавиться от него даже много лет спустя.

Я никому не признавалась, что помню каждую минуту боли. Не говорила, что, когда Стивен тщательно разрезал мою кожу на ребре, он включал Бетховена и просил меня наслаждаться музыкой. Не говорила, что помню, как Стивен зашивал мою кожу, заставляя впиваться ногтями в его плечо и сжимать зубы до боли. Он сшивал порезы и ночью разрывал их вновь. Не хотел, чтобы я истекла кровью. Он перевязывал мои раны, словно заботливый старший брат, и ночью вновь убирал повязки, чтобы продолжить наносить шрамы. Он хотел перенести их со своего тела на мое. Каждый из них. Каждый шрам, полученный в тюрьме.

Стивен сказал, я виновна в том, что с ним случилось. За испещренное лицо, за вывихнутую лодыжку, за сломанные пальцы, за перелом ключицы – я должна поплатиться за все. Двадцать четыре шрама.

Меня ждало еще много боли, но я терпела изо всех сил. Потому что где-то там, в темноте, среди тысячи коридоров, которые я вообразила в мозгу, в тесной клетке сидела моя сестра. Маленькая восьмилетняя девочка, которая не вынесет даже вида крови. Я терпела, потому что знала: если умру, монстр тут же отправится за ней, чтобы сделать то же, что со мной.

Поэтому каждую секунду я отдавала себе четкие приказы не терять сознание. Дышать. Я стискивала зубы до такой степени, что начинала ныть челюсть. Я заставляла себя смотреть, как по животу стекает кровь, заставляла себя смотреть, как Стивен сжимает мою скользкую кожу между пальцев и сшивает ее.

И я не кричала. После первого раза я больше никогда не кричала, потому что видела, что чудовищу доставляют удовольствие мои вопли. Его глаза наполнялись удовлетворением, хотели больше боли, больше криков, больше мучений…

…Но я об этом никому не говорила. Ведь это лишь мой секрет. Был мой и Стивена, но он мертв. Поэтому секрет мой и ничей больше.

Оказывается, и я умею хранить секреты. Я храню секреты даже от себя самой. Внезапно оказалось, что за ширмой тайны, где-то там, глубоко в подсознании, есть и другие вещи, о которых я никому не говорила. Но не потому, что не хотела признаваться, а потому что забыла .

Я никому никогда не говорила о мальчике с солнечной улыбкой. Он задержался в моей памяти всего лишь на несколько часов, а затем исчез, будто в моем мире его никогда не существовало. Так получилось, что Ной Эллисс был секретом от меня самой. Я вырвала его из памяти, потому что нужно было запомнить другие вещи. Более важные вещи.

Ной Эллисс был всего лишь прологом к плохой истории, а прологи никто никогда не запоминает. Запоминаются лишь истории. И лучше всего запоминаются истории с плохим концом.

– Уверен, ты надеешься, что вас кто-то ищет, я прав? – Стивен задал вопрос и тут же склонился, словно думал, что я шепчу ответ, а он не может его услышать, потому что стоит с идеально ровной спиной. Я не шептала. Я ничего не говорила, потому что знала: любым словом могу вывести его из себя. Но мне хотелось задать вопрос. Неужели ему никогда не надоест меня резать? Резать и зашивать, резать и зашивать… бесконечно. Бесконечно.