Ирина Малаховская-Пен - Выпусти меня

Палец дочери завис над изображением. Галя всмотрелась. Она не сразу заметила – на фото был четвёртый человек. Ребёнок. Ещё одна девочка. Как две капли воды похожая на Галю. Только платье другое – воротник другой и узор тоже. У Гали острые уголки воротника и ромбы на ткани. А у второй девочки – круглый воротничок и на платье крупный горох. Но в остальном… это была абсолютная копия маленькой Гали!

– Боже, кто это? – она подскочила на диване.

– Я не знаю. У тебя спрашиваю. – ответила Тася.

– Я знаю. – встрял Илья, мельком взглянув на фотокарточку в рамке. – Это Валя.

Они обе смотрели на него глазами пришельцев.

– Валя. – повторил он. – Твоя сестра-близняшка.

Маша возвращалась с почты, где у неё состоялся непростой разговор с сестрой. Она жаловалась Злате на жизнь, которая последнее время стала странной, грозя превратиться в страшную. Мария чувствовала это всей душой. Всё до недавних пор было хорошо: дом, хозяйство, муж, дочки. Витя трудился в Москве, домой приезжал только на выходные. Зато Маше вовсе не приходилось думать о работе: она вела дом, хозяйство, да приглядывала за близняшками, Галей и Валей. Как-то раз Витя приехал с работы смурной.

– Что такое? – всплеснула руками Маша. – Рассчитали?

– Дура-баба. Чего сразу плохое думаешь? Никто меня не увольнял.

– Я же вижу, ты расстроен…

– Так… мелкие неприятности. Не бери в голову.

А ночью, когда они, соскучившись за неделю, любили друг друга, а после лежали, обнявшись, Витя вдруг крепко прижал жену к себе, и сказал:

– Знай, Машка, я люблю тебя.

– Я знаю… – расслабленно прошептала она.

– Только тебя! И девочек. Если кто скажет тебе, что это не так – плюнь в рожу ему.

– Вить, ты чего? Изменил мне? – ахнула Маша.

– Не верь никому. Тебя люблю. Не изменял. – уверенно сказал Виктор.

У неё кольнуло в груди. Но Маша тоже так любила его… как можно было не поверить мужу? Отцу её детей? Она постаралась забыть об этом разговоре, а на следующие выходные Виктор вернулся из столицы просто мрачнее тучи. Маша посадила девчонок осваивать лото, а мужа увела к сараю.

– Вить, скажи мне всё, как на духу. Что с тобой?

– У нас просто… коллега умерла. Несчастный случай. Был на похоронах. Приятного мало. – Витя потёр грудь. – Водка есть?

– Наливка есть.

– Слабовата. Сбегай, купи водки. Мне как-то не по себе.

Маша водки купила. Уж слишком плохо выглядел муж. Бежала за водкой, и дивилась – чего ж он так переживает из-за смерти коллеги? Что так расклеился…

Ночью её разбудили голоса. Точнее, конкретно голос Виктора. Он слышался из коридора. Муж исступлённо повторял одно слово: прости! Вот так: «Прости! Прости! Прости! Прости!» Маша хотела было уже выйти в коридор, откуда доносился голос, но вдруг услышала скрип половицы и шелест, а потом мимо открытой двери прошла белая тень. И от этого силуэта, на мгновение мелькнувшего перед глазами, Марию обуял такой ужас, что она малодушно спряталась под одеяло с головой. Женщина тряслась, как осенний лист на ветру, не понимая, сколько времени прошло. Как уснула – тоже не помнила. Просто открыла глаза, когда Валя тихонько потрясла её за плечо. Рядом храпел Виктор, в комнате витал запах перегара, за окном рассвело.

– Мама, идём завтракать. Мы с Галькой всё уж приготовили. И Дунька мычит, надоена. – с самым серьёзным видом заявила Валя.

– Хорошо, доченька, иду уже. Спасибо, помощница моя.

Виктора Маша будить не стала. Спустилась, умылась, и пошла к столу. Её четырёхлетние дочки уже вовсю могли заварить чай, достать молоко и колбасу из холодильника, нарезать хлеб. Если надо, могли подмести в доме, и прополоть сорняки. Правда, от Вали было больше толку. Галя всё старалась отвертеться от домашних дел, да залезть куда-нибудь с книжкой. Она читала, да не по слогам и вслух, а бегло и про себя. Вечно притаскивала разные книги отовсюду. Всех соседей уж обобрала, наверное. И откуда в ней это?

Сегодня Галя возилась в кухне. Высунув язык от усердия, резала колбасу. Мария чмокнула дочку в макушку, проходя мимо, и села за стол. Налила всем чай, взяла бутерброд.

– Хватит уж пластаться, Галюнь. Не хватит колбаски – я подрежу потом.

– Я почти уж всё. – пропыхтела Галя. – Надо сказать папе, чтобы нож наточил.

– Не надо. Мне так спокойнее. – улыбнулась Маша.

Что-то тревожило её в то утро. Свербело и чесалось в голове. То ли мысль какая, толи воспоминание. То ли сон плохой снился.

– Ой, а где папа-то? – обернулась Галя. – Не разбудили, что ли?