Алексей Жарков - Страшно фантастический путеводитель

Фима дошел до конца улицы, и завернул в переулок. Торгашей становилось всё меньше, освещение то и дело теряло доверие, надежда найти апельсины растворялась в приторно-кислом запахе распустившихся под вечер помоек. Однако, настойчивым всегда везет, и попалась фруктовая лавка. Хозяина не было, Фима выбрал апельсины и стал нетерпеливо ждать. Тот выбежал из черной, похожей на нору подсобки, потный и всклокоченный и, не обращая внимание на покупателя – Фима был в магазине один – принялся торопливо собирать выступавшие на улицу тележки. Продавец, дородный иранец, очень суетился и тараторил что-то, смешивая персидские, греческие и английские слова, и поглядывая на часы, а не найдя необходимое количество мелочи для сдачи, сунул Филе назад его мятую пятёрку, и, выпучив глаза, затараторил: эмпуса, эмпуса. И стал прогонять туриста, отмахиваясь словно от мухи, делая такие жесте, как если бы он сушил свои намокшие персидские пальчики. Он буквально вытолкал Фиму на улицу, после чего, лихо подпрыгнув за ручкой, с грохотом опустил защитную стальную роллету прямо перед носом нерасторопного туриста. Фима растерянно хмыкнул, удивляясь насколько быстро набитый фруктами магазинчик превратился в глухую стену, покрытую тремя слоями граффити. Но, сунул в карман пятёрку, проверил в пакете апельсины и двинулся в обратный путь, прихрамывая, и мечтая так же скинуть ботинки, как Алька. Тем временем, улица заметно преобразилась. Весь город будто вымер, исчезли куда-то не только торгаши и прохожие, но вообще все обычные цвета и звуки. Фонари теперь свободно разливали свет, а из смоляных переулков прилетали отзвуки какой-то непонятной возни. Фиме сделалось немного неуютно, он сжал в руке пакет с апельсинами и ускорил шаг.

Все двери заперты, лавки закрыты, все люди куда-то делись, на углу, где толклись похожие на бедуинов алкаши – никого, но появилась огромная лужа и в ней будто сумка. Фима подошел ближе и остолбенел от ужаса – оторванная человеческая нога. Где-то за углом раздался глухой сдавленный стон, Фима вздрогнул, боясь вдохнуть или выдохнуть, нервно обернулся, а до гостиницы далеко.

Будучи путешественником в чужой стране или городе любому очень помогает одно верное правило, и звучит оно просто – «тебя это не касается». Именно так и решил Фима – их разборки, я русский турист, меня не обидят. И, скрипя зубами от страха, заторопился к любимой Альке.

За стеной кто-то вскрикнул и захрипел, далёкий крик наполнил едкими вибрациями чернёную улицу. Фима споткнулся на вывернутой плитке и чуть не упал, а когда поднял голову – увидел огромную черную собаку. Та пересекала дорогу в полста метрах от него, и будто отливала красноватой бронзой, поблёскивая в кисельном уличном свете. За спиной у Фимы что-то хрустнуло и заскрипело, вздохнуло.

Собака стала медленно приближаться, разрастаясь перед Фимой, словно огромная рыжая клякса. Одновременно с этим на её морде всё отчетливей проявлялись признаки человеческого лица, отчего у Фимы завибрировал живот и предательски окостенели поджилки. Собака встала на задние лапы и подошла к человеку на расстояние одного прыжка, разум Фимы едва не отключился, черные ватные волны беспамятства бушевали в голове всё громче и ближе.

– Отвали! Пошла прочь! Сука, пшла прочь! – неожиданно для самого себя заорал Фима.

Женщина-собака наклонила голову, её верхняя губа задрожала и скривилась, обнажая ядовитые клыки, за спиной у Фимы что-то ухнуло. Он вздрогнул и инстинктивно отскочил в сторону. Чудовище прыгнуло на его место и вцепилось зубами в горло какого-то оборванца, извивавшегося в истерическом ужасе на подорожных плитах афинского тротуара.

«Это не моё дело» – подумал Фима, содрогаясь от холодных покалываний по всему телу. Рыча и чавкая, чудовище рвало на прохожем мясо, пока тот бормотал что-то, захлёбываясь кровью, не то на арабском, не то на сингальском языке. Фима отвернулся и пошел прочь, мистическая древняя сила еврейского народа, позволявшая тому выживать несмотря ни на что, тянула его теперь прочь из этого ожившего древнегреческого кошмара, и она же подсказывала ему, что чудовище, которое он увидел, хоть и нападает на путешественников, но боится ругательств, и что оно поэтому набросилось на того парня, который прятался у Фимы за спиной, как Дионис за Ксанфием.

Не помня себя от страха, боясь оборачиваться и заготовив на всякий случай еще целый комплект отборный русских и еврейских ругательств, подслушанных у деда, брата и молдавских строителей, Фима добрался, наконец до своего отеля. Постоял некоторое время перед дверью, переводя дух, и постучал.