Борис Конофальский - Инквизитор. Башмаки на флагах. Том второй. Агнес

Волков посмотрел на попа тяжело и вздохнул:

«Уж не тебе, чёртов поп, о том говорить. Сам меня на это только и подстрекал».

– Нет-нет, – словно прочитал его мысли епископ, – я-то вас в этом не упрекаю сын мой, я-то как раз не против, но послушайте меня, старика, сейчас не отвечайте графу на подлость грубостью.

– Именно так, – поддерживал его бургомистр.

– Вы рыцарь Божий, сиречь Божий агнец, ангел, что злобы не имеет.

– Пролагаете мне всё забыть?

– Мы ответим иначе, – снова заговорил бургомистр. – Забегу вперёд и скажу вам, что совет уже решил, что выделит треть надобной суммы для постройки дороги до ваших владений. Как сатисфакцию за нанесённое вам в стенах города оскорбление.

«Это дорога вам уже нужна больше, чем мне. Очень вы хотите добраться до реки, до пристаней. А преподносите это как сатисфакцию. Видно, понравился вам дешёвый уголь, уже наверно купчишки ваши думают сами сюда его возить».

– И когда же совет успел принять это решение? – язвительно спросил кавалер.

– Совсем недавно, – уклончиво отвечал первой консул. – Осталось лишь утром решение совета оформить официально.

– Вот видите, – сказал епископ, – вот вам и ответ графу. Да и фон Эделя сильно покоробит это решение городского совета.

– Вы сказали, город даст треть суммы, – произнёс Волков, – а остальные деньги кто даст?

– О, об этом не волнуйтесь, дорогой фон Эшбахт, – уверил его господин Виллегунд, – на сей раз желающих войти в концессию предостаточно.

Когда бургомистр откланялся, епископ, тяжко вставая из своего кресла, говорил кавалеру:

– Помните, я говорил вам, что вам будут целовать руки и кланяться, пока вы будете побеждать?

– Помню, – отвечал кавалер.

– Считайте, что сегодня вы одержали ещё одну победу. Сатисфакция! – старый епископ засмеялся. – Купчишки нашли причину строить дорогу, хоть граф и сильно противился этому. Только не испортите всё глупым желанием отомстить сразу. Умейте терпеть, умейте ждать. Да, ждать и терпеть. Надо быть очень умным. Умным и терпеливым. Тем более, когда имеешь дело с такими змеями, как Малены. Но сейчас они своей этой глупостью, этим разбоем, дали нам хорошие возможности. И мы их не упустим. Обещаю вам, кавалер. Ступайте спать, завтра мы нанесём графу большой ущерб. Он ещё пожалеет, что осмелился на такое.

К Волкову подошла монахиня и сказала:

– Ваши покои готовы, господин. Ваш человек уже спать лёг.

Да, у него были во дворце епископа покои, но, кажется, он уже хотел иметь в городе свой дом. Чтобы не ютиться в гостях, а приезжать к себе. Но для этого нужно, чтобы перед тобой горожане не затворяли ворота, как перед буйным и безрассудным. Поэтому в дом графа он, конечно, врываться не будет. Старый поп прав, надо подождать.

Утром уже приехал брат фон Клаузевица с женой, с ним была и сестра. Это бургомистр отправил к ним посыльного ещё ночью. Волков и епископ говорили с ними, утешали женщин, как могли. Брату же кавалер сказал, что Георг был примером всем остальным молодым господам. И что он сам вызвался быть его чемпионом бескорыстно в трудный момент, хотя Волков его о том и не просил.

– Он всегда был таким, – говорил брат.

Родственники не спрашивали у него, кто был виновен в смерти Георга. Нужды в том не было. Весь город, весь, так и исходил слухами, что в злодеянии этом виновен граф и лично его придворный, фон Эдель.

– Уж и не знаю, как фон Эдель будет выбираться из города, если он ещё тут, – говорил шёпотом бургомистр Волкову. – Люди злы, и все на вашей стороне, кавалер. Все жалеют молодого фон Клаузевица. Сегодня на рыночной площади какие-то наглецы кричали, что надобно графу запретить въезд в город, раз он так бесчинствует.

Говорил он это таким тоном, что Волкову стало понятно, что не без участия бургомистра в городе так кричали.

«Надо же, бургомистр норовит прямо-таки лучшим другом моим стать, впрочем, друг мне сейчас никак не помешает».

Родственники были не против, и епископ решил читать панихиду нынче, отпевать молодого рыцаря прямо сейчас. Ну, а что тянуть. В кафедральном соборе епископ велел звонарю играть траурный звон. Рассвело едва-едва, а весь город уже всё знал.

Не то, что в церкви было людно – на площади перед кафедралом было не протолкнуться. Те, кого служки и стража не пускали в храм, всё равно не уходили с площади.

Вся городская знать сошлась в церкви. Была и чета Кёршнеров.

С ними был их старший сын. Пришли соболезновать ему и семье фон Клаузевиц. Но Волков знал, что пришли они сидеть в первом ряду на панихиде. От этого ему стало тошно. Но… Отказать он им не мог. И когда служки всех рассаживали, Волков сказал, что это его родственники. Кёршнеры посему сидели в первом ряду с ним, с родственниками убиенного, с бургомистром, с членами совета города, с судьёй и капитаном стражи.