Денис Игнашов - Memento Finis - Демон Храма

Полуянов резким движением руки стряхнул со своего пальто отвалившийся от скамейки маленький сухой кусочек белой прошлогодней краски.

– Во-первых, у моей внучки должен быть отец, ― сказал он, автоматическим движением снова поправляя на руке светлую кожаную перчатку. ― Во-вторых, как это ни странно и нарочито сентиментально звучит из моих уст, Карина, моя дочь, вас любит, а я, как отец, не могу не желать своей дочери счастья.… И в-третьих, ― Полуянов грустно вздохнул, ― это условие моей сделки.

– С кем?

– С ними… ― Полуянов махнул головой в сторону аллеи, по которой несколько минут назад ушла в неизвестность длинная фигура архангела Рафаила в сером поношенном пальто.

– Вы, демон Асмодей, заключили соглашение с ангелами?! ― Что бы сегодня я ни услышал, но последняя новость была для меня самой фантастической, абсолютно не укладывающейся даже в рамки мистического мышления.

– Именно так, ― ответил Полуянов.

– И в чём же состоит предмет этого странного соглашения?

– Я должен сохранить сам камень и сберечь нового Повелителя камня, вашу дочь.

Я вскочил с места.

– Сберечь от кого… ― я побелел от испуга, ― или сохранить для чего?!

– Уберечь от зла и сохранить для добра, ― спокойно сказал Полуянов.

– И вы, демон Асмодей, говорите о добре?! ― нервно воскликнул я.

– Присядьте, Руслан. Нам не следует привлекать к себе лишнего внимания. ― Полуянов оглянулся, и я, по инерции сделав то же самое движение, заметил, как проходившая недалеко от нашей скамейки молодая женщина с коляской с тревогой посмотрела на нас. Я сел обратно на скамейку.

– Вы совершенно правы, Руслан, ― продолжил говорить Полуянов, когда мама с ребёнком отошли чуть дальше. ― Демон не должен и не может делать добро. Его страсть – это власть над другими, власть ради самой власти, и даже не ради благ, приобретаемых благодаря её силе. А главное оружие достижения власти – это ложь. С точки зрения демона я сейчас совершаю огромную ошибку – я говорю вам правду. Но я не могу сейчас вас обманывать. Ситуация слишком опасная. Все бесы ополчились против меня. ― Полуянов усмехнулся. ― Раньше я был одним из многих и даже не входил в круг приближённых к хозяину первых бесов, которые владеют миром; теперь я изгой. Долгое время я довольствовался ролью саркастического наблюдателя, циника и нигилиста, ниспровергателя абсолютов и безжалостного, злого критика человеческих пороков. Таким я и вошёл в историю под именем Морольфа и Асмодея – этакий злой шут при дворе доброго, но доверчивого короля…

Но я устал от своей ярости, которая иссушила мой дух за долгие годы земных странствий. Я хочу вернуться в ряды обыкновенных грешников и быть судимым заново, я хочу превратиться в обыкновенного человека и получить освобождение от земного срока… ― Полуянов вздохнул. ― Но это не так просто сделать. Я должен делом доказать, что покинул ряды демонов зла. ― Полуянов вдруг громко рассмеялся, заметив, как я немного отстранился от него. ― О, я понимаю, что всё это звучит очень забавно! Новая потусторонняя реальность, черти, ангелы – этот каток мистики кого угодно раздавит своим весом. А тут ещё феномен раскаявшегося беса! Прелюбопытнейшая ситуация! С точки зрения нормального человека это похоже на диагноз, а не на откровение… Всё это так. Вам, безусловно, очень трудно понять и принять то, что я вам говорю. Но я прошу мне поверить.

– Почему я должен вам верить?

– Потому что у вас практически нет выбора, мой дорогой Руслан, ― хитро прищурившись, ответил Полуянов. ― Повторюсь, человек – слабое существо. И самое страшное для него – это ситуация разумного и ответственного выбора. Не будучи уверенным, что есть добро, а что есть зло, без внутренней убеждённой веры он может полагаться только на своё чувство и делать свой выбор практически вслепую, не просчитывая до конца его последствия. Я максимально упростил вам эту задачу, взяв ответственность вашего выбора на себя и сузив его возможности. Вы, не подозревая того, стали частью происходящих вокруг событий, и жизнь ваша изменилась кардинальным образом. Теперь вы уже никогда не сможете отмахнуться от новой действительности и забыть то, что произошло.

– А если я сейчас просто встану и уйду? ― угрожающе спросил я, сцепив в глухой внутренней ярости руки.

– Вы, конечно, можете это сделать, но… не сделаете. Даже если предположить, что вам безразлична судьба вашей дочери, вряд ли вам удастся убежать от себя… Вы стали другим, и это видно.