Робертсон Дэвис - Убивство и неупокоенные духи [litres]

А что же видит Гоинг? Он царапал в блокноте на коленке какие-то заметки; судя по тому, что мне удалось разглядеть, они не имели отношения к моему фильму. Совсем никакого. То, что смотрел я, было жизнью – странной, но, несомненно, жизнью; я с трудом понимал происходящее, но смутно чувствовал, что эти события для меня чрезвычайно важны.

Видел я Нью-Йорк – такой, каким он был в 1775 году. Или в 1774-м? Я точно не знал. Но это несомненно был Нью-Йорк; Джон-стрит, застроенная респектабельными, но не роскошными домами. Насколько я понял, здесь обитал средний класс: лавочники, юристы, врачи и им подобные. В том доме, на который сейчас было обращено мое внимание, жил военный. Вот он, уверенный и подтянутый, в форме офицера британской армии, спускается по надраенным песком ступеням своего дома на освещенную солнцем улицу. Он идет, и штатские соседи здороваются с ним: «Доброе утро, майор Гейдж! Прекрасная погода сегодня, майор!» Он шагал осанисто, не маршируя, но сохраняя военную выправку, – человек, гордый делом своей жизни. Из окон его собственного дома ему помахала девочка, и он четко отсалютовал ей; явно привычная маленькая шутка между отцом и дочерью. Приветствующим его прохожим он отвечал не то чтобы салютом – просто поднимал руку в перчатке к переднему углу треуголки, размещенному точно над левым глазом. Приятный человек. Хороший сосед. Делает честь району, в котором живет.

Экран почернел на миг, и на нем появилось другое изображение: намек, что прошло какое-то время; кажется, киношники называют этот прием «вытеснение шторкой». Музыка заговорила о том, что изменились обстоятельства, пришло ненастье, наступила осень. Я опять увидел майора, который спускался по ступенькам своего крыльца. Лицо его посуровело, и понятно почему: к нему бежала кучка уличных мальчишек с криками: «Красная жопа! Красножопый тори!» Когда шайка пробегала мимо, один мальчишка обернулся и швырнул в майора ком грязи, оставив пятно на спине красного мундира. Девочка в окне скрылась, явно испуганная. Майор, не дрогнув, двинулся дальше, и на этот раз в его поступи было что-то от военного марша.

Сцена опять сменилась, и я оказался в доме майора, за семейным ужином. Ужин хороший, и подают его две чернокожие служанки, но они не рабыни, а что-то вроде временно крепостных. Девочка, средняя из трех детей, с некоторой робостью спрашивает отца, что означает ругательство, слышанное утром. «Совершенно ничего, милая. Оно не имеет смысла. Мальчишки, оборванцы из трущоб, наслушались глупостей от смутьянов. Дочь солдата должна понимать, что всякие жулики не любят ее отца: они боятся закона и армии. Солдат не должен обращать внимания на всякий сброд. Попадись они мне еще раз, пускай берегутся моей уставной трости».

Потом, уже в кровати с четырьмя красивыми резными столбиками, майор говорит с женой; под ее нажимом он сознаётся, что, может быть, ком грязи значит все же нечто большее, чем майор сказал дочери. Майор как англичанин и военный непоколебимо уверен в завтрашнем дне. Разве он не офицер одного из семнадцати полков, которые Британия держит в своих американских колониях для защиты от французов, испанцев, пиратов и контрабандистов? Не говоря уже об индейцах. Разве армия не усмирила всех этих негодяев? Если он еще раз встретит тех уличных мальчишек, уж он им пыль-то из курток повыбьет.

Миссис Гейдж в этом не очень уверена. Она не англичанка. До того как встретила и всем сердцем полюбила майора, она звалась Анна Вермёлен. Кровь голландских поселенцев, давно обосновавшихся в Нью-Йорке, порой слегка холодеет у Анны в жилах от сплетен голландских кумушек за утренним кофе: они знают такие вещи, которых британцы вроде бы не слышат или, во всяком случае, не слушают. На первом этаже дома, в гостиной, висит прекрасная гравюра – портрет короля Георга III в блистательном мундире, властного и решительного. Дети почитают этот портрет почти как святую икону. Но Анна знает от своих небританских подружек: по слухам, королю не нравится, что творят его министры в американских колониях; в Лондоне, и даже в парламенте, есть солидная проамериканская фракция, она добивается, чтобы жалобы колоний были услышаны.

Конечно, многие из жалоб – ерунда на постном масле (Анна подцепила это солдатское выражение у мужа и щеголяет им, чтобы показать свою приобретенную английскость), их раздувают негодяи вроде знаменитого контрабандиста Джона Хэнкока и пройдохи-законника Сэма Адамса. Но есть и обоснованные жалобы, от которых не так легко отмахнуться.