Кларк Смит - Бог астероида [сборник litres]

– Но если ты не принимал наркотик, – спросил я, – как ты осознаёшь меня? Ты можешь меня видеть?

– Нет, я не могу тебя видеть. Но я знаю о тебе благодаря органу чувств, не зависящему от наркотика: само знание о твоём существовании позволило мне пробудить его. Это часть моей превосходящей силы ума. Я не собираюсь больше использовать этот наркотик, но хочу, чтобы ты продолжал его принимать.

– Зачем? – спросил я с сомнением.

– Потому что ты скоро умрёшь от последствий приёма наркотика. Я же, воздерживаясь от него, сумею избегнуть смерти. Мне кажется, что такого ещё никогда не происходило в истории двойного космоса. Смерть в вашем мире, как и рождение, и всё остальное, всегда сопутствовали происходящему в моём измерении. Я не уверен, что всё выйдет так, как я задумал. Но, разорвав связь между нами и пережив твою смерть, я, возможно, никогда не умру.

– Но возможна ли моя смерть без твоей? – задал я вопрос.

– Думаю, что возможна. Это будет результатом продолжения событий, которые могли бы привести и к моей смерти, если бы я сам не решился прервать их. Когда ты будешь близок к смерти, я снова войду в вакуум, и здесь никакая космическая причина или следствие не достигнут меня. Таким образом я буду дважды в безопасности.

В течение нескольких часов я сидел за своим лабораторным столом и записывал в журнал историю своего опыта. Что бы ни случилось со мной – будь то смерть или что-то более странное, чем смерть – останется хотя бы запись моих невероятных переживаний, когда я уйду.

После моего разговора с существом, называющим себя Абернардой Чемичемечем, я попытался полностью воздержаться от супернаркотика и несколько раз преодолевал побуждение, заставляющее меня продолжать его принимать. Я ловлю себя на мысли, что сильно желаю, чтобы Абернарда Чемичемеч сам принимал наркотик, пока я воздерживаюсь, и пусть лучше он погибнет вместо меня.

Во время своих недавних экспериментов с наркотиком я видел только пустую лабораторию моего двойника из иного измерения. По-видимому, каждый раз это существо пряталось в суперпространстве. Он больше не разговаривал со мной.

Тем не менее, у меня есть странное чувство, что сейчас я ближе к нему, чем когда-либо раньше во время наших взаимных видений или в момент нашего единственного разговора. Моя физическая слабость прогрессирует с такой же скоростью, как и мои умственные способности, которые заметно усиливаются и расширяются. Это не описать словами, – будто другое измерение добавилось в мой разум. Я ощущаю себя обладателем чувств, находящихся за пределами обычных пяти и того, которое активирует мой наркотик. Я считаю, что силы Абернарды Чемичемеча, хоть и направленные против меня, в какой-то мере перешли ко мне благодаря космическому закону, который не может отменить даже мой двойник, сидя в своём вакууме вне времени и пространства. Существует равновесие, которое исправляет самое себя, даже если оно временно нарушается неизвестными силами четырёхмерного разума.

Сама воля двойника перешла ко мне и повернулась против него, хотя я подчиняюсь его воле так, как уже указывалось. Я одержим картиной космического вакуума, в котором он спрятался. Всё больше и больше я ощущаю в себе желание, волю и силу спроецировать своё физическое тело в тот вакуум, и таким образом избежать цепочки последствий, которые начались с изобретения супернаркотика.

Интересно, что произойдёт, если мне удастся сбежать таким же способом до того, как наркотик убьет меня? Что случится со мной и с Абернардой Чемичемечем, если мы встретимся лицом к лицу в этой пустоте между мирами нашего двойного космоса?

Будет ли эта встреча означать уничтожение для нас обоих? Выживем ли мы как две сущности – или как единое целое? Я могу только ждать и строить догадки.

Означает ли это, что мой двойник тоже пребывает сейчас в сомнениях и размышляет об этом, ожидая меня?

Нас на самом деле двое или существует только кто-то один?

Подлинный талант писателя-фантаста Фрэнсиса Ла Порте заключался в его невероятном, поистине изумительном трудолюбии, достойном, по меньшей мере, восхищения. К сожалению, он был чересчур самокритичен. Болезненное и дотошное недовольство не позволяло ему закончить более одной рукописи из десятка начатых. Хотя редакторы домогались его и с готовностью покупали те немногие рассказы, что он мог им предоставить, Фрэнсис редко когда мог угнаться за самим собой.