Кларк Смит - Бог астероида [сборник litres]

Слуга принёс отменный херес. За вином мы просидели больше часа. Сэр Джон некоторое время говорил о моём отце, о смерти которого он не знал. Тремот искусно вытягивал из меня сведения о моей жизни и делах с утончённой ловкостью человека, повидавшего жизнь. Он немного рассказал о себе, но ни одним намёком не указал на ту трагическую историю, о которой я уже говорил.

Поскольку пил я мало, и стакан мой пустел медленно, то бо́льшую часть крепкого вина выпил хозяин. Вскоре сквозь его таинственность начало потихоньку прорезываться любопытство, и он впервые заговорил о своей болезни, следов которой невозможно было скрыть. Я узнал, что Тремот болен тяжёлой формой стенокардии, и недавно пережил необычайно острый приступ.

– Следующий добьёт меня, – сказал Тремот. – И он может произойти в любое время, может даже этой но чью.

Он сообщил об этом так просто, словно смертельный приступ был чем-то заурядным, как прогноз погоды. Затем, немного помолчав, он продолжил говорить, но в его голосе появилась необычная решимость.

– Вам это может показаться чудачеством, но у меня имеется твёрдое предубеждение против того, чтобы меня похоронили в могиле или в склепе. Я хочу, чтобы моё тело тщательно кремировали, а пепел развеяли по ветру на все четыре стороны. Харпер проследит за тем, чтобы всё было выполнено в точности. Огонь – самый чистый элемент, он сокращает все отвратительные процессы между смертью и окончательным распадом тела. Для меня непереносима сама мысль о заплесневелой, кишащей червями могиле.

Он ещё некоторое время продолжал рассуждать на эту тему во всех подробностях, и напряжённость в его голосе показывала, что он давно размышлял о кремации, которая в конце концов сделалась его навязчивой идеей. Казалось, он чувствовал в ней него какое-то нездоровое очарование, в его пустых болезненных глазах отражалась некая затравленность, а в голосе чувствовалась едва сдерживаемая истерия. Я вспомнил о погребении леди Агаты, о её трагическом воскрешении, и о сумрачном, бредовом подземном ужасе, которые образовывали необъяснимую туманную и тревожную часть её истории. Было нетрудно понять, почему сэр Джон испытывает такую неприязнь к погребению, но я был далёк от понимания того мертвящего кошмара, на котором основывалось его отвращение.

Харпер исчез после того, как принес херес, и я предположил, что он отправился готовить мне комнату. Мы допили последние бокалы, и мой хозяин прекратил свои разглагольствования. Его недолгий порыв оживления казалось, завершился, и он выглядел теперь ещё более больным и изможденным, чем раньше. Сославшись на усталость, я выразил желание отправиться спать, и сэр Джон со своей неизменной учтивостью настоял на том, что перед сном он посетит меня в комнате и проверит, удобно ли я устроился.

В холле наверху мы встретили Харпера, который как раз спускался по лестнице, что, должно быть, вела на чердак или на третий этаж. Он нёс тяжелую чугунную сковороду в которой осталось несколько клочков мяса, и на мгновение мне явственно почудился доносящийся из неё прогорклый запах гниения, когда он прошёл мимо. Мне подумалось – не кормил ли он того чудовищного ребенка? Похоже было, что Харпер бросал ему еду через дыру в потолке. Догадка была вполне логичной, хотя запах выносимых объедков навеивал какие-то далёкие полу-литературные ассоциации, предлагая другие догадки, далеко отстоящие от области разумного и возможного. Некоторые неуловимые разрозненные намёки внезапно начинали указывать на нечто чудовищное и отвратительное. С переменных успехом я уверял себя, что, воображаемое мною существо невозможно с точки зрения науки, это скорее творение суеверной чертовщины. Нет, такого не может существовать здесь… в Англии, где угодно… это пожирающий трупы демон из восточных сказок и легенд… гуль.

Вопреки моим опасениям, когда мы снова проходили мимо таинственной комнаты, дьявольский вой больше не повторился. Но мне показалось, что я слышал размеренный хруст, словно гигантское животное что-то грызло.

Моя комната, всё ещё унылая и довольно мрачная, была очищена от наслоений пыли и густой паутины. Осмотрев всё лично, сэр Джон покинул меня и уединился в своей комнате. Я был поражён его смертельной бледностью и слабостью, когда он пожелал мне спокойной ночи. Я ощущал вину и тревогу за то, что ради беседы со мной, Тремот, возможно, потратил слишком много сил, и это могло усугубить его болезнь. Казалось, я ощущал его боль и мучения, скрытые под маской вежливости, и удивлялся тому, какой ценой удается хозяину оставаться столь бодрым и учтивым.