Зои Аарсен - Легкий как перышко [litres]

– Мокси? – позвала я в коридоре, недоумевая, где еще она может быть. У Мокси были любимые места в доме, где она могла растянуться и отдохнуть, но я не обнаружила ее ни в одном из них. Наконец, проверив все обычные места, я вошла в свою комнату. Мокси лежала, свернувшись шариком, на кровати, положив голову на подушку – так она спала в детстве. Родители подарили Мокси мне и Дженни, когда нам исполнилось три, потому что сестра неотступно просила купить щеночка. Я села на край кровати, не желая пугать собаку, если она спала, – но уже догадывалась, что это не так. Я нежно коснулась мягкой головки Мокси – и мои страхи подтвердились. Она не дышала: ее грудь не поднималась, а ноздри не раздувались, как когда она спала и ей снилось, что она кого-то преследует во дворе.

«Не могу поверить, что это произошло», – подумала я.

Я прижалась головой к холодному неподвижному тельцу собаки – и в это мгновение почувствовала, что Мокси никогда не была так далека от меня, как сейчас. Осталось неизвестным, когда именно она умерла. Скорее всего, она забралась на мою кровать и ушла в вечность после того, как мама днем уехала в Шебойган. Я хотела написать маме, но не могла найти подходящих слов, которые не огорчили бы ее до крайней степени. Вполне возможно, эта новость так расстроит маму, что она не сможет вести машину. Так что вместо этого я пару раз поцеловала Мокси в головку и погладила по шерсти, прежде чем отправиться в гараж, решив похоронить ее до возвращения мамы. Ей и так будет сложно принять смерть нашей собаки – незачем ей еще и смотреть на ее неподвижное бездыханное тельце.

Выйдя на задний двор, я принялась копать возле забора, где сама Мокси любила рыть ямки. Через несколько минут мои ладони начали гореть от трения о рукоять лопаты, а я сама обливалась потом. Я сделала небольшую паузу, чтобы перевести дыхание, и глянула на результат своего труда – ямку едва ли глубже пяти дюймов. Я услышала, как за спиной хлопнула калитка. Оглянувшись, я увидела, как ко мне подходит Трей с лопатой из своего гаража в руках. На его левой руке больше не было синей повязки. Не говоря ни слова, он начал копать в том же месте. Я вытерла пот со лба рукавом толстовки и подумала, достаточно ли восстановилась его левая рука, чтобы он так ее напрягал, – но спросить не осмелилась.

– Если ты не против, скажи, пожалуйста, для чего мы копаем? – поинтересовался Трей через пару минут, остановившись, чтобы перевести дыхание.

– Моя собака умерла, – сказала я как можно спокойнее, не желая плакать перед ним. Я чувствовала, что из носа вот-вот потечет, но старалась подавить наворачивающиеся на глаза слезы. Синяки на его лице отвлекли меня от горя, вызванного смертью Мокси: припухлость исчезла; теперь вдоль его скулы виднелся только темно-лиловый синяк – такой же, как вокруг губы и вдоль челюсти. Трей не стал больше допытываться, и вскоре мы уже стояли перед ямой достаточного размера: примерно три фута глубиной.

– Думаешь, этого хватит? – спросил он меня, и я кивнула.

– Где она? – уточнил Трей, глядя мимо меня на дом. Я поняла, что он предлагает сходить и принести Мокси, чтобы мне не пришлось это делать. Я не знала, знаком ли он с планировкой дома – но потом вспомнила, что все дома в нашем квартале являются практически копиями друг друга.

– Она на моей кровати, – удалось произнести мне, не расплакавшись.

Трей вошел в дом, а я стояла и смотрела в пустоту, погрузившись в оцепенение. День превращался в вечер, теплое солнце исчезало за горизонтом. Я почувствовала запах огня и предположила, что кто-то из соседей впервые этой осенью разжигает костер. Светлячки, наполнявшие двор всего пару вечеров назад, уже покинули его на зиму. Я с усилием проглотила комок в горле. Сама мысль, что Мокси не увидит следующего лета и не будет лаять на светлячков, заставила мое сердце сжаться от боли.

Трей вернулся пару минут спустя, легко неся тело Мокси, словно она ничего не весила. Я оценила нежность, с которой он положил ее в вырытую яму и расположил лапки так, чтобы она по-прежнему казалась спящей. Я была готова разразиться потоками слез – чувствуя при этом, что странно быть опустошенной смертью собаки больше, чем гибелью подруги. Мысль, что Мокси наконец не испытывает постоянной боли из-за артрита и, возможно, прямо сейчас вместе с Дженни смотрит на меня с небес, не помогала успокоиться.

– Я закопаю ее, – наконец сказал Трей, заметив, что я так и не пошевелилась с тех пор, как он вылез из ямы. Я поняла, что не могу заставить себя кинуть на нее землю. Я не уверена, что у меня хватило бы на все это сил, не будь здесь Трея, и не помоги мне его присутствие не окунуться в горе с головой. Я отвернулась и тихо плакала, пока Трей закапывал яму, бросая туда землю из маленькой горки.